Петру Великому покорствует Персида

   — В руках у великого царя необыкновенная сила, — нерешительно произнёс Аюка. — Потому что только одними поворотами белых сукон невозможно победить ветер.

Старый хан долго глядел на искусные действия Петра. Неожиданно он рассмеялся:

   — Ха-ха! Великий царь оседлал лодку, в его уздечках колдовская сила, и он управляет ею, как конём. Он превратил лодку в водяного коня.

Пётр повернул назад, и вскоре буер ткнулся носом в сходни царского струга. Он был возбуждён, в глазах светилось довольство.

   — Ну, что скажешь, великий хан?

   — Ничего не скажу, — отозвался Аюка. — Можно ли, нужно ли говорить дэву[72], что он дэв. Ты сам всё знаешь. — И напомнил: — Мои люди в улусе ждут, ты обещал, великий царь, оказать мне честь. Я стар, мои годы подходят к концу. И я должен показать людям всемогущего царя, под защитой которого они пребывают и который покровительствует нам, калмыкам.

   — Едем, — сказал Пётр. — Все со мною. — И в сторону Макарову: — Распорядись-ка, дабы нас сопроводила рота гренадер с полной выкладкой. Берегися бед, покамест их нет.

   — Верно сказано, — усмехнулся Макаров. — Верхами поедем?

   — Вестимо. Неужто станем кареты скатывать.

Процессия растянулась едва ли не на версту. Вдали забелели юрты кочевников, словно россыпь грибов диковинной величины среди степи. Их было много, и казалось, они уставлены в беспорядке, как придётся. Но чем ближе подъезжал кортеж, тем ясней вырисовывалось некое подобие уличного строя.

Навстречу устремились два десятка всадников. Они подскакали к хану и его приближённым и скатились с коней прямо у их ног. Ловкость их казалась необыкновенной.

   — Кентавры, степные кентавры, — прокомментировал князь Дмитрий. — Вот так же и татары-крымчаки срастаются с лошадью.

   — Ты, княже, не хуже их, тож кентавр, — заметил Пётр. — Да и Марьюшка от тебя не отстаёт. Пошто её нету с нами?

   — Недомогает, государь, — односложно отвечал князь.

   — Что так?

   — Известно — женское.

Пётр понимающе качнул головой и более не спрашивал.

Меж тем спешившиеся всадники в мгновение ока оказались на конях и почали выделывать затейливые фигуры, стоя на крупах.

   — Немудрено. Они с малолетства росли в конском табуне да в овечьей отаре, — сказал Толстой, тяжело переносивший верховую езду.

   — Ты погляди, Пётр Андреич, как сидит на коне Аюка, каким молодцом, словно ему не семьдесят пять годов.

   — А зубов-то нет, государь, а я ещё кусаю, — своеобразно оправдался Толстой.

   — Хоть и беззуб хан, а с голоду не помрёт, — засмеялся Пётр. — И мясцом его балуют.

   — Ой, много мяса нынче будет, — сообщил державшийся поблизости толмач Асан. — Овец резали, бычков, жеребят — кому какое по вкусу. Эвон котлы дымят.

В самом деле, улус был окутан дымами и дымками. Им навстречу с остервенелым лаем неслась стая лохматых псов, готовых, казалось, разорвать пришельцев в куски. Но державшийся впереди всадник с копьём, верх которого украшал жёлтый штандарт, пустил на них лошадь, крича что-то по-калмыцки. И, повинуясь этому крику, собаки с виноватым повизгиванием повернули обратно.

Юрта хана Аюки стояла в стороне. Пространство вокруг неё было огорожено жердями, образуя как бы дворцовую площадь, проникнуть в которую ничего не стоило. Невдалеке виднелся загон для стада верблюдов.

Сыновья сняли Аюку с коня и ввели его под руки в юрту. Она была больше и пышней остальных и вся устлана коврами. Никакого подобия мебели, лишь лежанка с высоким изголовьем, устланная зелёным бархатом. Как выяснилось, это был ханский трон.

Пётр на правах гостя уселся на этом возвышении. Справа поместилась Екатерина, а по левую руку — хозяин юрты. Остальные расположились на полу, гости и калмыки вперемежку, поджав ноги.

Стали вносить угощенье: казаны с варёным мясом. Облюбовав кусок, хозяева запускали пальцы в казан и вытаскивали его. Поставили два казана и перед Петром и царицею.

   — Молодая лошадка. Отведай, великий царь. Самое вкусное мясо, — предложил Аюка. — А если брезгуешь, в другом казане баранина.

Пётр не брезговал. Конина была ему не впервой. В приснопамятном одиннадцатом годе, когда турок обложил русскую армию со всех сторон и положение её было отчаянным, лошади спасли им жизнь. Та конина была жёсткой, недоваренной, несолёной.

Он без церемоний запустил пальцы в казан. Его примеру последовала Екатерина... Жеребятина была приправлена какими-то степными травами, отчего приобрела необыкновенный вкус и аромат.

   — Ох, не ожидала, — протянула Екатерина. — Прямо сладкое мясо какое-то.

   — Вкусно, — кивнул Пётр.

   — Да, не хуже отборной телятины, — поддакнул Толстой.

   — Небось добрый конь вырос бы, — неожиданно сказал Пётр. — А человеку без коня — что солдату без ружья.

   — Хорошо говоришь, великий царь, — отозвался Аюка. — Нам, калмыкам, без коня пропадать. Хоть и верблюды к езде и тяглу пригодны, да только коня никакой зверь не заменит. Велики наши табуны, однако я сыновьям своим, нойонам и зайсангам наказываю: главный наш скот — конский. Потому как на коне ездим, на коне возим, коня едим.

Он приподнялся со своего сиденья и провозгласил:

   — А теперь прошу дорогих гостей на скачки. В честь великого царя праздник делаем.