Пэтти в колледже

Итак, начав изучать этику на четвертом курсе, она обладала незаслуженной, хрупкой, построенной на отговорках, репутацией, которая могла погибнуть при малейшем прикосновении. Она весьма похвально поддерживала ее до самых рождественских каникул, так разумно вступая в споры о первичных причинах морального обязательства и о происхождении совести, словно ранее ознакомилась с тем, что говорит учебник на эту тему. Но когда перешли к изучению определенных богословских течений, основанных на конкретных исторических фактах, Пэтти обнаружила, что от воображения мало пользы, а несколько раз только чистое везение спасло ее от разоблачения. Однажды в нужный момент прозвенел звонок, и два раза ей удалось избежать прямого ответа, переведя дискуссию на второстепенные вопросы. Тем не менее, она поняла, что удача не всегда будет ей благоприятствовать, и ввиду того, что профессор обычно забывал делать перекличку, Пэтти приобрела гнусную привычку пропускать лекции в случае, если она не выучила урок.

В частности, в течение примерно одной недели напряженная работа на ином поприще (и не всегда имеющем отношение к учебе) не позволяла ей затрачивать обычное количество энергии на выполнение задачи по поддержанию своей репутации в области философии; поэтому несколько дней подряд она бессовестно пропускала занятия по этике, не объяснившись по этому поводу с профессором.

– О чем была его лекция по этике – я имею в виду, обзорные занятия, которые я пропустила? – спросила она у Присциллы в один день.

– О Сведенборге.

– Сведенборг, – повторила мечтательно Пэтти. – Кажется, он изобрел новую религию? Или это была новая система физических упражнений? Я слышала о нем, но, похоже, не помню ни единой подробности.

– Лучше тебе наверстать упущенное, – это важно.

– Не сомневаюсь, однако прожив на свете двадцать один год и ничего о нем не зная, я могу подождать еще один месяц. Я оставляю Конфуция и иезуитов для экзаменационной сессии, к этому списку я добавлю Сведенборга.

– Лучше не надо. Профессор Кэрнсли увлечен им и в любой момент может огорошить специальным тестом.

– Только не профессор Кэрнсли, – рассмеялась Пэтти. – Он не любит терять время. Он будет читать лекции две недели кряду – душка – я вижу это по его глазам. Что меня восхищает в профессоре, так это хороший, ровный, трудолюбивый характер, не позволяющий себе сенсационных неожиданностей.

– Когда-нибудь ты поймешь, что ошибалась, – предупредила Присцилла.

– Ничего страшного, моя милая Кассандра. Я знаю профессора Кэрнсли, а профессор Кэрнсли думает, что знает меня; и мы просто прекрасно друг с другом ладим. Побольше бы таких, как он, – прибавила Пэтти со вздохом.

На следующее утро профессор Кэрнсли начал лекцию, которая, по явным подсчетам, должна была растянуться на целый час, и Пэтти, отвинчивая колпачок чернильной ручки и принимаясь за работу, бросила победный взгляд на Присциллу. Однако во время лекции у него появилась возможность сослаться на Сведенборга и, помедлив мгновение, он мимоходом попросил девушку в первом ряду сделать резюме по философии Сведенборга. К несчастью, она перепутала его с Шопенгауэром и бойко приписала ему доктрины, которые могли оскорбить его прах, доведись ему их услышать. Сказано, что всякому терпению приходит конец, и когда профессор переадресовал вопрос другой девушке, – с тем же успехом – ласковая улыбка сошла с его лица. Благодаря Пэтти, весь класс, очевидно, обманывал себя, что время, когда придется учить конспекты, не наступит. Удивленный и возмущенный, он доискивался до сути с настойчивостью и злостью, редко им проявленными. Он спрашивал всех подряд, с каждым ответом становясь все более саркастичным.

Увидев, что он покончил с впередисидящими и перешел к ее ряду, Пэтти стало ясно, что она обречена. Она терзалась попыткой вызвать хоть какие-нибудь воспоминания о Сведенборге. Для нее он был не более чем имя. Судя по тому, что ей было известно, он мог быть как древним греком, так и современным американцем. Продвигаясь вдоль ряда, профессор Кэрнсли постепенно вытягивал из напуганных студенток внешние особенности, более или менее свойственные всем философам. Пэтти сознавала, что ее воображение не может вызволить ее из затруднения, что некогда тихий профессор вышел на тропу войны и что помочь может Сведенборг, и только Сведенборг. В отчаянии она вскинула глаза на Присциллу, и в каждой черте присциллиного лица читалась ответная ухмылка: «Я же тебе говорила».

Пэтти безнадежно огляделась вокруг. В лекционном зале, построенном в виде амфитеатра, часть мест находилась на одном уровне с полом, остальные же располагались ярусом. Пэтти сидела на первом этаже, ближе к концу ряда. Она едва видела голову профессора, но он неуклонно приближался. Ей не нужно было видеть, чтобы знать это. Девушка, сидевшая впереди, ответила что-то нелепое; профессор нахмурился и, заглянув в классную ведомость, медленно и тщательно вывел «ноль».