Пэтти в колледже

Внизу меж деревьев группами стояли увитые плющом здания колледжа; и в воскресном безмолвии, в котором солнечные блики играли на башнях, они напоминали спящую в долине средневековую деревню. Пэтти мечтательно смотрела вниз из-под полуприкрытых век и представляла себе, что сейчас появится оркестр трубадуров и дам верхом на молочно-белых мулах. Однако зрелище Питерса в парадном костюме, вальяжно направлявшегося к воротам, испортило видение, и она с улыбкой вернулась к своей книге. Вскоре, тем не менее, она закрыла ее. Не время читать. Можно читать зимой или когда идет дождь и даже в библиотеке колледжа, когда все шелестят страницами; но здесь, на свежем воздухе, когда вокруг кипит настоящая жизнь, это означало потерять благоприятную возможность.

Ее блуждающий взгляд вновь устремился на кампус, и внезапно она отрезвела, охваченная мыслью, что через несколько недель он перестанет быть ее кампусом. Эта счастливая, безответственная общественная жизнь, ставшая единственно естественным образом жизни, неожиданно подходила к концу. Она вспомнила свой первый день в качестве первокурсницы, когда всё, кроме нее самой, казалось таким большим, и она безнадежно думала: «Четыре года всего этого!» Это казалось вечностью, а теперь, когда все было позади, это кажется одной минутой. Ей захотелось схватить настоящее и крепко держать его. Взрослеть было страшно.

И были еще девочки. Ей придется попрощаться, чтобы уже не встретиться в первый учебный день осенью, а между тем Присцилла живет в Калифорнии, Джорджи – в Южной Дакоте, Бонни – в Кентукки, а она – в Новой Англии, и они – единственные люди на свете, с которыми ей особенно хочется разговаривать. Ей придется сблизиться с мамиными подругами – хронически взрослыми особами, которые говорят о мужьях, детях и прислуге. И там будут мужчины. Она так и не успела познакомиться с мужчинами, но однажды ей, возможно, придется за одного из них выйти замуж, и тогда всему придет конец. И не успеет она опомниться, как превратится в пожилую даму, которая станет рассказывать внукам истории о том, как она была когда-то девочкой.

Пэтти скорбно взирала на кампус сверху вниз, того и гляди, готовая заплакать о своей потерянной молодости, как вдруг на посыпанной гравием тропинке послышался звук шагов; она испуганно подняла голову и увидела, что холм огибает человек духовного сана. Невольно она приготовилась бежать, однако епископ высмотрел ее вместе с маленьким, грубо отесанным сиденьем под деревом, улыбнулся ей и со вздохом удовлетворения опустился на него.

– Чудесный вид, – промолвил он, едва переводя дыхание, – но холм больно крут.

– Да, холм крутой, – согласилась вежливо Пэтти и, поскольку шанса сбежать, по-видимому, не было, она вернулась на свое место и прибавила со смехом, – я только что убежала от Вас, епископ Коупли, и вот Вы появляетесь, преследуя меня, словно обвиняющая совесть.

Епископ тихо засмеялся. – Я и сам убежал, – ответил он, – я знал, что после службы меня должны представить около сотне девушек, поэтому я просто выскользнул через заднюю дверь, чтобы спокойно прогуляться.

Пэтти оглядела его оценивающе, испытывая новое чувство дружеского участия.

– Я бы тоже хотел сбежать из церкви, – сознался он с блеском в глазах. – В такой день, как этот, свежий воздух – самая лучшая церковь.

– И я так думаю, – сказала Пэтти от всего сердца, – но я и понятия не имела, что епископы так чувствительны.

Они продолжали дружески болтать на разные темы и обмениваться дилетантскими мнениями по поводу колледжа и духовенства.

– Знаете, что забавно, – заметила Пэтти раздумчиво, – несмотря на то, что в каждое воскресенье к нам приходят разные проповедники, проповедь у нас всегда одна и та же.

– Одна и та же проповедь? – спросил епископ, весьма ошеломленный.

– Практически одинаковая, – сказала Пэтти. – Я слушала ее четыре года и думаю, что я и сама могла бы в некотором роде проповедовать. Знаете, похоже, все они считают, что раз уж мы поступаем в колледж, мы должны быть интеллектуальными гигантами, и они убеждают нас помнить о том, что разум и наука – это не единственные важные вещи в мире, что чувства, в конечном счете, есть главная движущая сила; и, уж не знаю зачем, они цитируют маленькое стихотворение о прекрасном цветке. А Ваша была не об этом? – спросила она тревожно.

– На сей раз – нет, – вымолвил епископ. – Я читал старую проповедь.

– Это лучше всего, – сказала Пэтти. – Мы люди, раз уж мы действительно идем в колледж. Я помню, как однажды к нам прибыл человек из Йеля или Гарварда, или еще откуда и прочел нам старую проповедь: он убеждал нас быть более мужественными. Это было очень необычно.

Епископ улыбнулся. – Вы часто сбегаете из церкви? – мягко поинтересовался он.

– Нет, живя вместе с Присциллой, у меня нет на это ни одного шанса. Но обязательная служба вызывает желание сбежать, – добавила она. – Я выступаю не против службы, а против обязательности.

– Но у вас существует система… э-э… прогулов, – предположил он.