Петух в вине

После осмотра музея все приглашенные отправились в находившийся неподалеку ресторан. К сожалению, не помню его названия, но считалось, что по качеству и изыску приготовляемых блюд он являлся одним из лучших на Лазурном Берегу. По случаю торжественной церемонии Надя Леже целиком арендовала его для своих гостей. Очевидно, что она была там давним клиентом. Кстати, прочитал недавно в журнале «Гастрономъ» интервью с актрисой Ларисой Лужиной. И вот она, в частности, вспоминает, как Надежда Петровна в 1962 году пригласила нашу делегацию на Каннском кинофестивале в шикарный ресторан. Больше всего ее там поразило дерево с различными фруктами, на самом деле оказавшимися разновидностью мороженого. Видимо, это был тот же самый ресторан, поскольку и мне, помимо целиком зажаренного на вертеле нежнейшего барашка, больше всего запомнились эти самые «fruits givres» (фрюи живре) – замороженные фрукты, внутри нафаршированные сорбе, приготовленным из их же мякоти.

Но в целом, должен признаться, что это был тот довольно редкий случай, когда я не обращал особого внимания на подаваемые кушанья и напитки. Больно уж интересная компания собралась за нашим круглым столом: сама хозяйка с Ж. Бокье, чета Зориных, префект департамента Альп-Маритим, ну и, конечно, самое главное – легендарный писатель А. Мальро и живой классик художественного мира Марк Шагал с женой, известной по его картинам под именем «Вава» (вообще-то ее звали Валентина Бродская, и до замужества она была приятельницей его дочери). Тут уж было не до еды, да к тому же мне и потрудиться пришлось немало. Зорины с Шагалами и Н. П. Леже общались, разумеется, по-русски, но, соблюдая вежливость, я тихонечко излагал содержание их беседы министру и префекту по-французски. Ну, а когда те сами подключались к разговору, то надо было уже осуществлять обычный двусторонний перевод.

Обсуждались разные темы, связанные с прошедшим мероприятием (не касались только «обливки» министра чернилами), творческими планами художников и т. п. Посол с Мальро много говорили о состоянии и перспективах развития советско-французских связей в области культуры, а они в те времена носили очень интенсивный характер. Не было, пожалуй, такого месяца, когда бы во Франции не выступали наши знаменитые коллективы и отдельные исполнители: Большой театр (и балет, и опера), ансамбль Александрова и «Березка», театр кукол С. Образцова и московский цирк, даже мюзик – холл, усиленный Э. Пьехой и М. Магомаевым, а также С. Рихтер и П. Коган, М. Ростропович и Э. Гилельс и т. д. Этот список можно продолжать до бесконечности. Скажу откровенно, наверно за всю жизнь мне не довелось увидеть, послушать и лично познакомиться с таким количеством звезд советского искусства, как за те пять лет, проведенные во Франции.

После этого маленького лирического отступления вернемся к нашему ресторанному столику, где среди прочих гостей находился Марк Захарович Шагал. Было ему тогда 72 года, несмотря на белоснежную седину, выглядел он очень живым и энергичным человеком. Держался весьма непринужденно, много шутил. Наш посол общался с ним вежливо, внешне даже приветливо, но определенная сдержанность все же чувствовалась. Видимо, в определенной мере это объяснялось тем, что отношение к Шагалу в СССР в ту пору, мягко выражаясь, было неоднозначным. Во всяком случае за «своего» его уж точно не признавали. Даже позднее в изданном в 1979 году кратком энциклопедическом словаре о нем написано: «Французский живописец и график, фантастические, иррациональные произведения которого отмечены тонкой красочностью и неопределенной проработкой форм». Как видите, здесь нет даже упоминания о его российских корнях, хотя, кстати, сей факт честно признается во французском «Ларуссе».

Не слишком жаловали в ту пору Шагала и в посольстве СССР в Париже. Когда я по приезде получил «в наследство» служебный список персоналий, приглашаемых по тому или иному поводу на наши приемы, его фамилия в нем вообще не числилась. Ситуация в корне изменилась с приездом П. А. Абрасимова. Дело, правда, было отнюдь не в том, что новый посол оказался почитателем его творчества. Скорее уж наоборот – он был убежденным противником всяких модернистских течений в изобразительном искусстве, включая супрематизм Нади Леже и иррационализм Марка Шагала. Но зато он был пламенным патриотом своего родного Витебска, а оба эти художника, ну надо же было такому случиться, оказались его земляками! Этот фактор для Абрасимова стал решающим. С Надеждой Петровной они вскоре стали закадычными приятелями, и он частенько в разговоре в шутку называл ее «сестрой».