Певец боевых колесниц

И опять Подкопаеву показалось, что он уже слышал похожее. Вчера говорил об этом умирающий генерал Филиппов. «Из дерева вышел, в дерево и уйдешь», – кажется, так звучали его слова. Эти совпадения таинственным образом связывали вчерашний и сегодняшний день. Челн продолжал плыть по неведомой темной реке.

– Какие же это деревья? Откуда?

Вероника погрузила руку в листву, и казалось, листья целуют ее пальцы. Она гладила ветки, ствол, и дерево нежилось, откликалось на ласку.

– Вот это моя любимая монстера лаковая, – она гладила блестящий лист с глубокими разрезами.

Лист был похож на ладонь с зелеными пальцами. Вероника поцеловала зеленые персты.

– В Бразилии к этому дереву ночью приходят девственницы. С деревом у них происходит соитие, рождаются дети, которые потом становятся волшебниками и целителями.

Подкопаев решил, что она шутит. Но ее бирюзовые глаза были полузакрыты, лицо было томным, исполненным нежности. Прикосновение к дереву доставляло ей наслаждение.

– А это эхмея двурядная, из Перу, – Вероника обняла пучок ветвей с раздвоенными листьями, прижала к груди.

Подкопаеву казалось, что дерево сквозь платье целует ее грудь. Вероника тихо вздохнула, отпустила ветки, и они неохотно отпрянули.

– В это дерево вселяется дух мужчины, который оставил свою возлюбленную и ушел к другой. Покинутая женщина приходит к дереву и нагая стоит, обняв ствол, чтобы возлюбленный вспомнил ее любовные ласки.

Подкопаев слушал языческие поверья, думая, что Вероника развлекает его. Но вздох, который она издала, был вздохом женщины, испытавшей наслаждение.

– А это теофраста царственная из Бразилии.

Подкопаев почувствовал, как оранжерея поворачивается вокруг оси, открывает свою потаенную восхитительную сторону. Деревья начинали шептать, говорили на неизвестном, но понятном ему языке. Он и сам становился деревом. У него из головы, из груди, живота вырастали ветви. Он был покрыт глянцевитыми листьями, по которым стекали прозрачные капли. В небе светили сразу несколько солнц – белое, голубое, зеленое. Деревья танцевали, превращались в восточных красавиц. Красавицы колыхали бирюзовыми, алыми облачениями. Он хотел их обнять. Благодарил за то, что привели его в этот сияющий сад, где нет ни земли, ни неба, а одна чудесная невесомость. Сержант Лиходеев, убитый под Шатоем, застыл в прыжке. Мама шла по розовому снегу, несла голубую сосульку. Прилетели волшебные птицы с лицами одноклассников, с которыми давно не встречался. У каждой птицы небывалого цвета глаза – изумрудные, рубиновые, сапфировые. И только одна с глазами небесной лазури. Синеглазая птица превратилась в дивную женщину. Он стоял перед ней, обнаженный, в глянцевитой листве. Тонкими пальцами она раздвинула листву, целовала ему грудь, живот. В нем небывалая сладость, неведомое прежде блаженство. Она смеялась своим алым ртом. Опять превратилась в птицу и улетает, оставляя ветку пустой.

Подкопаев очнулся. Сидел на тахте среди шелковых подушек. Вероника, улыбаясь, смотрела на него.

– Вас полюбили мои деревья. Они вас помнят. Вы одно из них.

Подкопаев сидел без сил. Он надышался этих маслянистых пьяных ароматов.

Послышались шаги. В оранжерею вошел тучный господин с мясистым лицом. Подвижные губы перебрасывали из одного угла рта в другой фальшивую сигарету.

– Здравствуйте, Сергей Кириллович. На вахте мне сообщили, что вы в оранжерее. Я Всеволод Борисович Школьник, одно из деревьев, которые Вероника Петровна выращивает в своей Священной роще. Она еще не превратила вас в аглаю душистую? Или в дуранду прямостоящую? Многие господа, которых считают безвременно ушедшими, находятся здесь, в Роще, на попечении Вероники Петровны, – Школьник захохотал, протянул Подкопаеву полную вялую руку. – Странно, что мы с вами до сих пор не знакомы. В моем доме бывает много писателей, художников. Я знаком с вашими произведениями.

– Только вчера говорил о вас с генералом Филипповым, а сегодня такая встреча! – Подкопаев продолжал удивляться совпадениям.

Он еще не начинал свой роман, но первые страницы уже были кем-то написаны. Челн продолжал плыть по темной реке.

– Филиппов уникальная личность. Последний осколок Берлинской стены. У него на уме одни заговоры, одни перевороты. Надо сказать, не напрасно. Он причастен к расстрелу Чаушеску. Думаю, не без его участия выбрасывались из окна и лезли в петлю незадачливые партийцы. Говорят, он участвовал в переброске денег партии в зарубежные банки и до сих пор хранит реквизиты этих колоссальных сумм.

– Генерал Филиппов умер сегодня ночью, – сказал Подкопаев.

– Вот как! – Школьник задумался. – А ведь он многое мог рассказать. Его рассказов хватило бы на несколько романов.

– Придется слушать другие рассказы, – сказал Подкопаев.

– Может быть, рассказы банкира? – засмеялся Школьник. Его узкие, под коричневыми веками глаза остро взглянули на Подкопаева. – Хотите написать роман о банкире?

– Для этого нужно войти к банкиру в доверие.