Певец боевых колесниц

– Это касается не меня, не тебя. Это касается всех людей, всей России. Когда в моей жизни появился ты, мне показалось, что вместе мы сможем предотвратить беду, поможем России. Но теперь, увы, мне придется действовать одной. Но я хочу на прощанье увидеть тебя, объяснить весь ужас, в котором оказалась Россия. Я знаю, ты испытываешь невыносимую боль. Но знай, я испытываю не меньшую. Хочу на прощанье увидеть тебя, мой любимый!

Подкопаев слушал ее голос, в котором все переливалось, слезно дрожало. Ему казалось, он видит дерево, в которое слетелось множество певчих птиц, видел бриллиант ее сережки в разноцветных лучах. Он испытывал невыносимую боль, но эта боль не уменьшала его любовь, а только делала ее мучительней и безысходней.

– Где мы встретимся?

Он сдавался, не мог совладать с желанием увидеть ее любимое лицо, ее обожаемые губы, которые только что целовал отвратительный человек. От этой мысли ему становилось ужасно. Но любовь не исчезала, а становилась безнадежней.

– Я в центре, у храма Христа Спасителя. Здесь рядом ресторан «Ваниль». Я буду ждать.

Они сидели на открытой веранде. В теплых сумерках летели белые прозрачные фары, словно из стеклянных графинов выплескивался свет. По тротуару шли люди, с веранды слышался их смех, обрывки разговоров. Храм Христа казался огромной снежной горой.

Подкопаев и Вероника сидели напротив друг друга. На столе стояла бутылка вина, бокалы, легкая еда.

Подкопаев смотрел на прекрасное, родное лицо Вероники и беззвучно рыдал. Повторял отрешенно: «Кто живет в дупле?»

– Ты мой любимый, – сказала она.

– Зачем? За что? – Он закрыл ладонями глаза, слезы текли сквозь пальцы.

– Выпьем вина, – она наполнила бокалы.

– И ты плеснешь мне в бокал яд? И соседям за столиком покажется, что это отблеск проехавшего автомобиля?

– Неужели ты думаешь, что я отравила Бородулина? Это был настой вероники дубравной. Он успокаивает. Бородулин очень разволновался, был близок к нервному срыву. Я капнула ему в бокал настой травы. Настой и теперь со мной. – Она извлекла из сумочки флакончик, открыла и уронила в свой бокал несколько капель.

– За тебя, любимый!

Он смотрел, как просвечивают сквозь бокал ее розовые губы, как уменьшается в бокале вино.

– Моя бабушка была знатоком лекарственных трав. Она была профессором. Написала книгу о лекарственных травах. Называлась – «Травник Пригожиной». Такая была фамилия у бабушки. Мы жили на даче под Дубровицами в деревеньке Студенцы. Какая прелестная была деревенька! Бабушка водила меня в лес, на болото, в луга и учила распознавать целебные травы. Боже, какое прекрасное время! Мы собирали травы, сушили в пучках. Бабушка делала из них настои. К ней приходили лечиться. Ее даже называли знахаркой. От нее пахло ромашкой. Когда я чувствую запах ромашки, я вспоминаю бабушку. Милая бабушка!

Подкопаев слушал Веронику. Кошмар пережитого отступал. Возникал летний душистый луг, девочка с голубыми глазами в платьице, прозрачном на солнце, стоит в травах, среди горячих запахов. Кругом цветут розовые и белые кашки, вьется лиловый горошек, желтеет зверобой. В белом тысячелистнике сонно шевелится бронзовый жук. На лиловую свечку подорожника села стеклянная стрекозка. Над колокольчиками порхает коричневая бабочка с оранжевым пятном. Вдруг сверкнет раскаленный червонец, на секунду садится на крохотную незабудку, а потом исчезает, как золотая искра. Девочка, вся пронизанная солнцем, поднимает тонкие руки, ожидая, что на них сядет белая царственная боярышница. Но та плавно удаляется в жарком небе туда, где за лугом синеет прохладная дубрава.

Подкопаев испытывал нежность и умиление, но потом возникали отвратительные лиловые пятки, бесстыдно поднятые ноги. И боль выжигала глаза, сердце взбухало от невыносимого страдания, и он собирался вскочить и убежать.

– Тебе тяжело меня слушать? Я понимаю. Но я должна объясниться. И хоть сейчас это нелепо звучит, но ты мне так дорог.

Подкопаев смотрел на ее чудесные пальцы, похожие на лепестки цветка, и было ему мучительно и сладко.