Певец Волги Д. Н. Садовников

— А вот этот перстенек, батюшка, день-то я его на руке ношу, а ночь с молодцем на постели лежу.

Вот веселым пирком да и за свадьбу. Запрягли пару лошадей, повезли их к венцу, не сказали отцу. Обвенчали, препоручили доброму молодцу царскую власть. Он стал царем исправлять, по губерниям газеты раздавать. Посылает первый газет, где отец с матерью живет: старые неимущие старики шли бы к царю: в таке́м месте новый царь безродных стариков обувает и одевает, поит и кормит. Вот его же отец с матерью эти газеты принимали и для себя их читали. Старик и говорит старухе:

— Пойдем, старуха, туды, покаместь в ногах сила есть! Собрались да и пошли. Пришли к новому царю. Приходят во дворец, встают на самый конец. Царю доложили:

— Явились странники.

Они думают: он их не узнает, а он их за отца с матерью почитает. Приказал их позвать и где сам живет, место дать. Вот старик со старухой ночку ночевали, поутру рано вставали, умылись, богу помолились и новому царю поклонились. Вот мать-то стала новому царю на руки воды поливать, а дедушка с полотенцем стал стоять. Не утерпел новый царь и говорит:

— А вот, батюшка и матушка, правда моя случило́сь: вот матушка мне стала на руки поливать, а ты стал, батюшка, с полотенцем стоять!

Старик больно обрадовался, на шею ему бросался и сказал:

— Да разве это ты, сынок?

Он улыбнулся и при свидании с отцем с матерью рассмехнулся.

— А ты, батюшка, думал, что я утонул? Я ведь не пропал — на хорошее место напал.

Стали жить да быть; худое-то проживать, а добра-то наживать. Я там был и пр.

4. Ванюшка и Аннушка

Жил был старик со старухой. У старика старуха померла и ноги в сте́ну уперла́. Ее хотят коронить, а она встает из гробу, лезет на колокольню звонить. На это на нее не взирали, тот же час в землю зарывали. Осталось у старика двое малых юношев: сынок Ванюшка и дочка Аннушка. Вот на послед этот старик женился и прижил со второй женой троих сыновьев и трёх дочерей. Мачиха не любила неродныих детей. Свои де́ушки что напря́дут зимниим времем — то весной выткут. Деушки свои — весной ткать, а неродной она дочери не дает весной ткать — посылает в поле стадо пасти. И Ванюшка и Аннушка пасут в поле стадо, плачут, рыдают, свою мамыньку поминают. А вот же неродная ее мать называет ее б….

— Ты, б….. можешь в поле ткать!

Она возьмет пяти́нку в поле, повесит на сучек и заплачет горько. У ней был в стаде бык и заманила она его:

— Бынеюшка, чернеюшка! Прибеги и притеки и в коробочку клади!

А бьне́йка бежит, точёт и прядет, и в коробочку кладет. Как вечер, Аннушка стадо гонит домой и вытканное цветное платье несет тоже домой. Эта же неродная ее мать спрашивает ее:

— Где ты очень хорошо ткала, и скоро много наткала?

— В темныем лесу, под березкой.

Вот мачиха стала над ней подозревать, сказала неродная мать своим родныим дочерям:

— Вот вы, курвы, вот вы, б…., видите, как ваша неродная сестра без стану точёт, а вы на́ стане да не умеете!

И бьет их да колотит. Они стали за сестрой на второй день подсматривать, как она ткет. Мачиха стала ее со стадом провожать; дает пряжи клубок да еще ниток моток.

— А вот на, из этой пряжи чтобы было выткано, а ниточками соши́то!

Она эти вещи брала, да только плакала сама. Погнала скотинку в поле, пустила в лес, в широко раздолье; повесила пряжу на сучек и размотала ниток моток, села под кусток — сама голосом завыла, полились слезы из глаз. И сказала:

— А бынеюшка, чернеюшка! Прибеги и притеки, и сотки мне, и спряди!

Бынеюшка бежит, лишь земля под ним дрожит; сам точёт и прядет, под кусток в кучку кладет, а неродная ее мать смотрит издаля́:

— А вон она как прядет! Это вон кто у ней…

Пошла домой, а дочка Аннушка сама стадо гонит, а тка́но-пря́дено за собой тащит.

— На, — говорит, — матушка! Что вы мне приказали, я все сделала.

Ну, мачиха принимала и в свой сундук запирала и сказала старику:

— Заколи, старик, черного этого быка, чтобы не было́ у нас его.

Старик говорит:

— Да ведь этот бык, старуха, не наш: я его отдал Аннушке и сынку Ванюшке.

Сказала старуха:

— Жить на свете не могу! Сейчас заколи!

Старик взял ножик и заколол быка чернеюшку. С быка шкуру снял, а мясо в кадушку поклал. Стоит дочка Аннушка, говорит своему батюшке:

— Родимый мой батюшка, отдай мне после чернеюшки хоть кишечки его!

— Возьми!

Вот Аннушка кишечки собрала, вышла на улицу, у своей горенки, под передним уголком их зарыла и напослед того вырастала из этих из бычиныих кишек преогромная яблоня, и несколько стало родиться на ней яблоков. И так как ее отец жил в хорошем достатке: двор его был при большой дороге и несколько заезжало к нему всяких людей, кто пожелает яблочко сорвать, никто с яблони не может достать. Кто подойдет к яблоньке, того она сучками захлыщет. Только и подходила к ней кра́сна деушка Аннушка. Аннушка как к ней подойдет, яблонька на́ землю падет, она яблоко сорвет.

В некоторое время ехал барин в молодыих летах, заехал на эту фатерку отдохнуть и лошадей покормить, и захотелось ему яблочка закусить, как этой Аннушки в доме не случило́сь. Вот этот же барин посылает старика: