Нет не последнем. Осталось еще одно. Последнее приключение. Самое безумное приключение еще впереди. Штурмовать планету в одиночку. Да, это в его духе – отличное завершение истории Леонида Чекалова. Достаточно амбициозного, чтобы взять легендарную фамилию, и достаточно глупого, чтобы ошибиться в ее написании. Даже интересно, в какой момент закончится его линия повествования… Удастся ли ему миновать орбитальную Лею, собьют ли его в атмосфере или уже после приземления цепные псы Леи разорвут его на части. Может быть ему удастся добраться до координат где точка входа Лисенка в сеть? Что дальше? Он проникнет в охраняемое здание НИИ, отыщет в многочисленных коридорах и залах нужный? Сможет найти «банку» в которой заточено тело товарища. Но что дальше? Как вынести из здания весь комплекс оборудования обеспечения жизнедеятельности. Вряд ли это один агрегат. Комплекс приборов, контроллеров, шины проводов и шлангов? Все может быть. Все быть может. И вот он увидит настоящего Чарлота, вот он коснется стекла за которым в растворе плавает недоразвитая детская тушка. И что дальше? Даже если это будет отдельный модуль, автономная капсула, и ее удастся вывести с территории НИИ. Что дальше? Он погрузит ее… Его… Погрузит на Ладогу. И отправится в бега. За ним ведь будут охотится. Или нет? Даже если нет. То, что дальше? Создать кибернетическое тело, интерфейс присутствия. Да, такое есть – это реально. Но что дальше? Мирная жизнь? Станет ли он, Леонид, пилот, саботер и повеса, воспитывать Лиса, как собственного сына или младшего брата?
Нет, только не он. Не Леонид. Как только он поймет, что Чарлот оказался в относительной безопасности – тут же затоскует и его снова потянет на безумства.
Пилот закусил губу. Ему стало тошно и противно от осознания самого себя. Только сейчас он до конца понял и принял себя и свою судьбу. Вечный паломник, скиталец без цели. Вечный поиск цели. Разрушение всего и вся только ради одного – найти цель, следующую цель, смысл пытаться жить.
– Я уничтожу весь этот мир! – Раскатисто воскликнул он в пустой, мертвый, утопающий в тлене город. – Я скиталец этого мира! Ибо… Ибо нет мне прощения! Я бич, скверна! Я чума!
Он гордо скинул голову, слезы сыпались из его глаз. Но он не чувствовал ни грусти, ни обиды. Он рыдал от ярости.
Вернуться к Анатолию, просить прощения? Он простит. Леонид ни на секунду не сомневался, что Анатолий его простит и даже не упрекнет. Он сам не понимал, откуда в нем такая уверенность. Но он не мог. Не хотел. Ничего не хотел.
– Мама, прости. – Слова он выталкивал из горла, преодолевая боль. – Я не хотел. Я был плохим сыном.
Он вспомнил лицо своего отца, лицо своей девушки, друзей, знакомых. Но ни одно из воспоминаний не откликнулось в его душе ни единым чувством. Он сделал усилие, но так и не смог вспомнить их имен. «Да что же это такое? Почему я не могу вспомнить имени своей матери?»
Он понимал, что надо выспаться. Он боялся ложиться спать. Перелет занял всего два дня. Два дня в неопределенности без связи, без новостей. В этот раз неопределенность отпустила его всего через двое суток, но на это время отобрала любые возможности общения с миром. И за эти два дня он не сомкнул глаз ни разу. Нейро-колония исправно генерировала стимуляторы и гормоны. Это позволяло избегать забытья, не проваливаться в сон, избавиться от усталости и от путающихся мыслей. Но это не избавляло душу от метаний. Что-же… просто Леонид еще не подобрал нужных веществ. Надо продолжать подстегивать мозг. Ведь всем известно, мозг человека работает только на три процента. Если сон?
Если сон, то разогнанное сознание снова забуксует, снова даст осечку, и его снова придется заводить вручную. Лучше не спать. Лучше поддерживать обороты. Все же ему предстоит большое дело. Очень большое.
Сначала Леонид вынырнул из тягостных размышлений. Потом из игры.
Он увидел вокруг себя рубку Ладоги, и это его не устроило. Он приложил еще немного усилий, и выпал еще в один слой реальности. Теперь он ощущал космос вокруг себя. Он был Ладогой. Теперь он МУФА-7. Он играючи направил судно… себя в сторону Леи. Садиться на дозаправку? Парковаться на Перу. Зачем? Можно ворваться в атмосферу планеты самому, минуя глупые переходы и преграды. Но оставалось еще одно маленькое дело. Дело чести.
Танатос.
Не важно будет ли заезд. Не важно, будет ли приз. Он должен был повторить свой легендарный заезд. Легендарный ли? Да, для Леонида он был легендарным. Знаковым. С него все началось. Им же и закончится. Маленькая блаж. Но он, Чекалов, имеет на это право.
– Окский, – пробормотал Леонид-Ладога, – прости, что я у тебя украл твою удачу.
При мысли о «Толике Удачи» у Пилота что-то засвербело под животом. Нет, не под животом, под трюмом. Там и была спасательная капсула, переделанная в гоночный болид и с легкой руки их с Симой поименованной «Толикой удачи». Разве может часть судна иметь имя собственное?
«Толика удачи». Удача Толика. Удача Анатолия. Может ли удача быть хорошей или плохой? Гудлак. Бедлак. Вурдалак, епта.