[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Совершенно неадекватно команде, Фил пробежался пальцами правой руки по серебристым прядям струн и негромко запел:

Серым клином журавлиным
Через бури и пороши
Сквозь века летят былины
И напевы скоморошьи…

Два крыла у песни каждой,
Но одно у песни сердце —
Если влюбится, однажды,
От неё — не отвертеться.
И летят к Земле навстречу
Потревоженные звуки
И садятся не на руки,
А на души человечьи…

Филимон почувствовал на своем плече чью-то руку и резко обернулся.

Салон мирно спал.

Ни видений, ни привидений, ни сексуальных фантазий из книжек прадедушки Фрейда.

Разве что неестественная улыбка стюардессы, склонившейся над ним:

— Вас приглашает командир корабля!

Она заговорщицки приложила палец к губам и ловко собрала карты, выпавшие из рук натурщицы Рубенса.

Фил не без труда протиснулся между Сциллой и Харибдой и, не задавая лишних вопросов, встал в кильватер белозубому флагману.

Подойдя к кабине пилотов, девушка нажала кнопку переговорного блока и доложила:

— Он здесь!

— Ага. Запускай! — хрипло согласилась коробка, и двери отворились. Никогда ранее Филу не приходилось бывать в кабине летящего самолета, и он, почти физически ощутив себя верхом на облаке, восторженно выдохнул:

— Ух, ты!

Прозрачный наконечник серебристой сигары невозмутимо прошивал разреженную атмосферу, а сидевшие в креслах пилоты продолжали деловито пощелкивать кнопками видеоигры. Лишь бортинженер привстал и уважительно протянул Филу пульт дистанционного управления компьютером:

— Вас вызывают по спецсвязи!

Тут же на экране компьютера появилась слегка перекошенная физиономия Давида:

— Никаких вопросов! Слушайте и соображайте!

— Постараюсь, — буркнул в экран Филимон.

— Проблема в следующем, — возбужденно продолжил Давид. — В этом клятом треугольнике можно легко выйти на любой промежуток истории! Это интересно, но весьма опасно для нашего эксперимента: мы можем перепутать всю полученную информацию, или вообще — выйти на контакт совершенно с другим объектом, скажем, эдак, из века 14–15…

— А вам не кажется, что в результате всех ваших экспериментов я попаду в психушку?

— Всему свое время, — усмехнулся Давид, — между прочим, там, иногда, собиралась совсем не глупая публика. И кстати, давайте будем нервничать по мере поступления неприятностей! А сейчас выпейте одну дополнительную таблетку и отправляйтесь на свое место. И постарайтесь не реагировать на бермудские сюрпризы. До встречи в Киеве!

Компьютер подмигнул Филу веселенькой заставкой, а стюардесса протянула ему стаканчик с водой:

— У вас такой заботливый доктор!

— Просто отец родной, — согласился Фил и, проглотив пилюлю, поплелся восвояси.

Благополучно миновав коридор сонного царства, он протиснулся в свое кресло и, на всякий случай, быстро глянул в окно.

Светало.

Светало.

Всю ночь вагон трясло и подбрасывало на стыках, какие-то люди протискивались по проходу и норовили присесть на нижней полке рядом с Филькой, но потом мама прилегла рядом, отгородив его от всяких приблуд. Папа и другой дядька долго еще бубнили над ухом, а теперь, утром, сладко храпели на верхних полках.

А может быть храпели и не они.

Хоры разнообразных сопений, всхлипываний, стонов и покашливаний разлетались по всему вагону, а сквозь весь этот аккомпанемент гремели несколько мощных соло, от которых должны были бы проснуться все окружающие. Но проснулся только Филя и понял, что больше не стерпеть.

Он осторожно выскользнул из маминых объятий и, вставив ноги в её туфли, пошлепал к туалету, дорога к которому за две недели пути была уже освоена им досконально. Со всех полок торчали чьи-то руки или голые пятки, и приходилось обминать препятствия, как заправскому лыжнику кочки и пни. Мутный запах перегара, кислого табака и несвежих тел влипал в глаза, а в туалете шибануло в нос, сильнее чем в мамином коровнике.

Выскочив оттуда, он обнаружил двери в тамбур и попытался их отворить, но вездесущая мама уже была начеку и, подхватив Фильку на руки, совсем не больно шлепнула его по заднице:

— А кому было сказано — нельзя туда!

Сказано было, действительно, неоднократно. Но ехать в поезде было невообразимо скучно и противно, хотелось выбежать во двор, или вообще, куда-нибудь убежать. Каждый день в вагон вваливались и вываливались люди с мешками, корзинами; мужики в сапогах, фуфайках и в офицерских галифе и бабки в гладких чёрных плюшевых жакетах.

А они все ехали и ехали.

В последние дни после остановок поезда папа приносил кучу всяких вкусностей — невиданные ранее абрикосы, шершавые огурчики с пупырышками и белые наливные яблоки.

Время от времени к ним подсаживались попутчики, и тогда на столе появлялся мутноватый самогон, огромные луковицы и перламутровые, бело-розовые кусочки сала верхом на черных шматках хлеба.

Говорили об одном.