Сестре было поручено ухаживать за младшим братом вначале частично, но груз родительских забот по устройству на новом месте был настолько велик, что вскоре на её тринадцатилетние плечи нагрузили младшенького почти целиком. Наверное это было утомительно: поднимать его утром, ещё до школы успевать сдать в детский садик, забирать после школы и, вперемежку с уроками, переодевать, кормить, играть с ним, воспитывать, ссориться, мириться и даже на улицу, к подружкам, таскать за собой уже здорового оболтуса. Однако Верка делала всё это легко, весело и быстро, она была шустрой, подвижной, шумной и совершенно безапелляционной. Её приказы приходилось исполнять быстро и точно, потому что времени на споры и уговоры у неё не было, и, в отличие от мамы, она не старалась убедить брательника в пользе манной каши, а просто давала ему подзатыльник и каша проскакивала вглубь организма.
Манную кашу Филька ненавидел всем своим существом.
В садике её давали каждый день, и пока воспитательнице удавалось рассадить по столикам всю галдящую, блеющую, плачущую и смеющуюся ораву, каша успевала остыть и превращалась в холодную кускообразную мерзкую массу, покрытую сверху тонкой плёнкой. Проглотить эту гадость было невозможно, и Филя с ненавистью выплёвывал её обратно в тарелку, за что толстая повариха больно щипала его за руку и гудела утробным голосом: «У, циганча! Гiвна тобi, щоб не плювався!"
Столовая была местом пыток и ужасов.
Каждое утро там приходилось выпивать ложку рыбьего жира, после чего даже вкусный омлет казался отвратительным. Запах кипящего в огромных алюминиевых кастрюлях борща смешивался с едким запахом хлорки. В столовой регулярно мыли полы и протирали столы, по Филькиному соображению, одними и теми же вонючими тряпками. От объявления голодовки спасал только гороховый суп с ржаными сухариками и вкусный вишнёвый компот.
В целом же садик был местом не самым ужасным на земле. Площадка была окружена высоким зелёным забором, густо заросшим виноградом и всякими другими кустами и деревьями. В центре маленького государства располагался большой фонтан, в котором жили черепахи. Жизнь их проистекала в постоянной опасности, ибо каждая человеческая козявка норовила выудить их из спасительной глубины фонтана и заставить высунуть голову из-под панциря. Воспитательницы не всегда успевали отгонять юных любителей фауны от воды, и мудрым тортиллам стоило большого труда не пустить в ход свои длинные когти, когда очередной лоботряс переворачивал их на спину и с упоением наблюдал за попытками узорчатой костяшки вернуться в нормальное положение.
Рядом с фонтаном стояла машина. Деревянная, конечно, но с кабиной, кузовом и колесами. Вокруг неё было классно играть в войну, а особенно интересно было дождаться, пока воспитательница отвернётся, залезть на крышу кабины и сигануть вниз, в жёлтый мягкий песок, в котором возились плаксивые и противные девчонки, — после чего можно было пнуть ногой их кулики и пасочки, заботливо разложенные по песочнику, и немедленно удрать на огромную зелёную веранду, чтобы тебя долго искала воспитательница, призванная на помощь ябедами в сарафанчиках.
Веранда, в летнее время, служила спальней для дневного сна, а для тех, кого оставляли на продлённую группу — и для ночного. Днём спать мешало яркое солнце, проникающее острыми иголками сквозь паутину виноградной лозы, а ночью, после отбоя, на веранде появлялись странные фигуры в солдатских «хб». Фигуры распространяли запах кирзовых сапог и ужасно скрипели половицами, пробираясь на цыпочках в закуток, отгороженный белыми простынями, где укладывались на ночь молодые сиськатые няньки. Филька слышал, как они недовольно шипели на пришельцев, и напряжённо искал способ помочь хорошим тётям избавиться от непрошеных гостей.
Под аккомпанемент скрипов, шорохов и вздохов приходили сны, а когда они уходили, то, как ни странно, никаких фигур на зелёной веранде не обнаруживалось.
Инстинкт мужчины-воина подсказал Филе героическое решение задачи, и однажды ночью он, притворившись спящим, дождался проникновения противника в заветный угол, а затем сполз с кровати и осторожно, на цыпочках, двинулся на разведку. Ему удалось подобраться к запретной зоне незамеченным, и он, отодвинув в сторону край простыни, увидел картину, которая повергла его в состояние крайнего изумления и растерянности.
Для начала он понял, что его помощь в борьбе с противником уже не нужна, ибо обе няньки победили своих врагов. Они уверенно восседали на распластанных по кровати мужиках, и судя по энергии и силе, с которой они подпрыгивали на вражеских лазутчиках, — жить тем оставалось недолго. Лунная дорожка достаточно ярко освещала поле боя, на котором состоялось нешуточное сражение, ибо обе девушки в бою лишились одежды! Но даже это не могло их остановить — голыми руками они держали налётчиков за горло. Но особенно удивило Фильку то, что увиденная картина вызвала в его организме странное чувство, которое было не похоже на ненависть к врагу, а скорее напоминало жгучее любопытство.