Пядь земли

Так, с остановками, добираются они до забора, разделяющего двор и огород; одной в одну сторону надо идти, другой — в другую; да только соседка не выговорилась еще. Стоит под черешней и тараторит без остановки. Потом вдруг замолкает; как это она забыла: ведь на дереве, черешен видимо-невидимо, надо бы сказать Марике, пусть нарвет себе; да у Марики тоже полон передник. Больше в соседском огороде ничего такого особенного нет, кроме этой черешни. Но зато черешня — всем черешням черешня. Ягоды на ней — упругие, крепкие и держатся долго. Висят чуть не до осени. Ветер ли подует или под собственным весом забеспокоятся ветви — начинает дерево позванивать стеклянным звоном; люди прислушиваются к этому звуку, вспоминают про огород Сокальи да про их черешню.

Видит черешню и Марика. И вдруг мучительно, невыносимо захотелось ей черешни. Хоть две-три штучки. Хоть одну… Взяла бы ее за ножку, раскусила б, зажмурив глаза, пополам, и красный сок выступил бы на губах…

Так хочется ей ягод… желание это жжет ее изнутри, от желудка до самых плеч, судорогой охватывает тело и даже как будто снаружи припекает. Словно какой-то невидимый пожар… Лицо у нее сереет, ноги дрожат.

— Заговорилась я с тобой… а время-то идет… — спохватывается вдруг соседка, бросает еще взгляд на черешню и уходит в калитку.

Марика с отчаянием смотрит ей вслед: хоть одну бы ягоду дала, одну-единственную. Обида закипает в горле. Сколько стояла болтала и хоть бы ягодку дала, бессовестная… И сразу словно тускнеет сад, зелень уже не кажется такой красивой и пышной. Придет засуха, все сожжет, будут люди с голода умирать…

Подходит Марика к колодцу, высыпает картошку из передника в корзинку, говорит:

— Матушка… так хочется мне черешни. Где бы купить, а?

— Черешни? О… и она тебе не дала, хоть полгорсточки? Ну не горюй, дочка, вот вымою картошку, сбегаю к зятю. Может, осталось еще у него. У старшего. Неси-ка мне миску поскорей. Синюю эмалированную, что на полке, рядом с маленьким ситом…

Судорога отпускает немного. Ладно, будет у нее черешня, а эта жадная баба пусть ею подавится…

А жадная баба, то есть Сокальиха, придя из сада, говорит мужу:

— Иди-ка нарви немного черешни. Марике надо отнести. В такое время хочется ей полакомиться.

А старик как раз складки наводит на пастушьи шаровары (он еще в шароварах ходит); конец шнурка между ступнями зажат, сами шаровары лежат на коленях. Проведет ногтем большого пальца ровную линию, складку сделает, снова ногтем проведет. Дело быстро подвигается. Складки ведет далеко вниз… Так что эта черешня ему совсем некстати.

— А ты чего черешню направо-налево раздаешь? Много ли там осталось? Сами бы небось съели…

— Эй… старый ты дурень. Сам-то ты не к ним ли на шелковицу все лазишь? Не стыдно тебе? Чужое жрешь, а свое жалеешь? Видно, разум отнял у тебя бог на старости лет, вот что я тебе скажу…

Что остается старику? Швыряет шаровары на скамейку, берет корзинку — и в сад.

А Гозиха уже чистый передник повязала к зятю идти; тут Сокальиха кричит из-за забора:

— Подите-ка на минутку, соседка!

«Чего ей опять надо?» — думает та, но все ж подходит.

— Держите, соседушка, черешню. Вот. Я еще в саду хотела Марику угостить, да руки были заняты. Пусть покушает. В такое время, наверное, хочется ей чего-нибудь вкусненького… — и протягивает полную тарелку черешни.

Гозиха уже жалеет, что плохо про нее думала; теперь не знает, как и благодарить.

— О… вот славно-то… Дай вам бог здоровья за вашу доброту, за ласку… — очень уж рада она, что не надо к зятю идти: вот он уж поистине жадный, чисто собака на сене. Ну а до чужого, конечно, охотник большой…

Марика уж не столько черешне рада, сколько соседкиной доброте. Подарку. С тех пор как она замужем, словно бы весь мир лишь вокруг нее одной вертится… все обрадовать ее, угодить ей хотят.

А как зазвонили к службе, пришла к ним Тарцалиха, мать Йошки Тарцали, кореша Красного Гоза.

— Зайду, думаю, кума, погляжу на вашу невестку. Молоко-то у вас есть?

— Есть, кума. Корова недавно отелилась.

— Ну, я ведь так спросила… А то б я прислала немножко — молочка там, творожку. Слыхать, Марика-то на сносях, как и наша Пирошка. Ей молоко полезно. Требует, значит, ребенок-то…

Уж так в деревне заведено: если молодая баба ждет ребенка, то все стараются ее чем-нибудь угостить. Бабы ведь знают, что в такое время то одного, то другого хочется. Стыдливые — те про себя свои желания держат, а посмелее — прямо говорят. Да что говорят — берут, что захочется. Бабе на сносях все позволяется.