Пядь земли

— Вы куда? — спрашивает чуть ли не со злостью. Он-то думал, что баба в надежде на ремонт покладистой окажется — и вот на́ тебе. Не боится, говорит.

— О… дела у меня. Жалованье свое нужно оправдывать. Ведь ребенка в купель опустить — это еще не все. Нужно и о матерях заботиться. И еще о многом. Вы, дядя Вираг, Красных Гозов знаете?

— Еще бы. Вы с ним, смотрите, осторожней… он человек такой… отчаянный…

— Да? А что такое?

— Да вот то… зимой так увел невесту у жениха из-под носа, будто ее там и не было. Кто-то свадьбу устраивает, а он на ней невестин танец пляшет. Словом, я вам советую осторожней с ним…

— Неужто вы за меня боитесь, дядя Вираг? — и хохочет, ладонями хлопает по бедрам.

Смотрит на нее, смотрит Ференц Вираг. Не знает, что ему теперь делать. С такими надеждами шел он сюда! Думал, у него, как у старосты, есть на нее особые права. Когда она в деревню приехала и явилась в правление, он тогда еще подумал: такой бабе сам бог велел для вдовцов да холостяков утешением быть…

У Ференца Вирага одни мысли насчет новой повитухи были, а у других — другие. Но факт тот, что деревню она взбудоражила основательно. Много было толков, кто она да что она. Отец-то с матерью у нее наверняка были, а вот был ли муж?.. И если был, то куда делся? Есть ли дети и где они? Даже того никто точно не знал, из крестьян она или из господ? Сама же новая повитуха никому ничего не рассказывала: просто взяла и появилась в деревне, а прошлое свое бросила где-то на околице, как старую одежду. И даже следы за собой замела… Впрочем, в деревне ее сразу полюбили. С радостью приняли такой, как она есть; так радуется человек, когда рядом с высохшим деревом неожиданно замечает новые, свежие побеги; так еще бывает, когда увидишь молодой месяц, всходящий на горизонте… Только господ очень уж мучило любопытство. Встречая ее в кооперативе, на улице, смотрели мимо, будто не видя, — но тем с большей охотой говорили о ней между собой.

— Если вас так уж это интересует, Розика, я могу о ней кое-что рассказать, — заявил однажды Марцихази, почтмейстер, когда вся компания собралась вечером у отставного секретаря; женщины за картами сидели вчетвером, мужчины курили сигары, потягивали вино с содовой.

— Скажите же, ради всего святого… — нетерпеливо поворачивается к нему пожилая учительница…

— Зовут ее Шара Кери.

— Знаю, знаю.

— Ну, слушайте дальше. Она дочь священника, кончила шесть классов гимназии, сын у нее гимназист, во второй класс ходит.

— Что вы говорите!

— Все чистая правда.

Тут женщины, все разом, оборачиваются к нему.

— А муж? Где у нее муж? Кто ее муж? — спрашивают, перебивая друг друга.

— Пока не скажу, сам еще не знаю…

Но и этого было достаточно, чтобы загадочность, окружавшая повитуху, стала еще более волнующей и непроницаемой.

Так деревня и приняла Шару Кери вместе с ее тайной; один лишь Лайош Ямбор еще пробовал раскусить этот орешек. Правда, дом ее обходил за версту. Три пенгё шестьдесят… да скандал с билетом… Думал Ямбор, что освободится от этой занозы в душе, если станет козни строить против повитухи.

— Вы что, слепые? Не видите, что ли, что староста к ней ходит? — нашептывал он встречным и поперечным.

— Может, оно и правда… — задумывались те, кто еще принимал Ямбора всерьез, и вспоминали про господина Фукса, про выборы, про то, что очень уж неожиданно разбогател Ференц Вираг. Но вслух ничего не говорили — лишь голову выше подымали и думали про себя, что, мол, повадился кувшин по воду ходить… и дальше в таком роде.

Однажды вечером Ямбориха корову доила, как вдруг в дверях хлева появилась повитуха.

— Добрый вечер, — говорит вежливо. — Вы жена Лайоша Ямбора?

— Я. Добрый вечер… — удивляется баба; до того она толста, что зад свисает со скамеечки чуть не до самой земли.

— Где ваш муж?

— Я и не знаю… пошел куда-то. К кузнецу, что ли…

— Так вот, передайте ему, как вернется, чтобы он свой вонючий язык попридержал, иначе ему плохо придется…

Сказала и ушла. А баба осталась сидеть ни жива ни мертва.

4

Во дворе у Красных Гозов, под шелковицами, суетятся куры, охотятся за падающими ягодами. Шлепнет ягода о землю — и все за ней мчатся. Которая курица быстрее, той и достанется. Схватит ягоду, бежит с ней в сторону, а остальные — за ней. Кроме этой ягоды, для них в мире ничего не существует. Четыре шелковицы стоят во дворе — могучие, стройные. Когда жарко, укрывают они двор своей тенью; в суровую пору грудь подставляют бурям. Стонут, гудят, гнутся, но держатся. В одно дерево молния как-то ударила — да крона у него до того раскидистая, что и молния в ней потерялась. Лишь одну ветку оторвала.