Пьяная Паучиха (СИ)

  Лин надулась.

  - Простите...

  - Толку? Ты его уже подслушала. Что-то изменится от прощения? - Ярт развел руками. - Прощаю. Иди.

  - А Юлга скажет, что сделала с дверью?

  - Оживила дерево. - ответила Юлга. - Дар.

  Лин повернулась к Ярту.

  - А ты возьмешь меня на Бдение? Никогда не была на Бдении.

  Ей очень хотелось попробовать семидневную медитацию на хлебе и воде. Детей обычно не пускали в зал для Бдения, и это было нечестно.

  Ярт в два стремительных шага оказался около Лин и подхватил ее за лямки сарафана, как котенка.

  - Не-а.

  Он пронес ее через весь дом, выставил на крыльцо и захлопнул входную дверь прямо перед носом, оставив Лин сидеть на ступеньках в одиночестве.

  И минуты не прошло, как он высунул руку и кинул в ее сторону куртку.

  Дверь снова захлопнулась.

  Лин шмыгнула носом.

  Рядом застенчиво переминалась с корня на корень изгнанная из дома недоубитая-недоживая дереводровина, вытаптывая торчащие из-под тонкого слоя снега остатки высаженных у крыльца цветов.

  Лин вытерла выступившие от обиды слезы. Дядь Ярт - хороший мужик, бабуле не наябедничает. Но не может же она бросить здесь эту бедняжку совсем-совсем одну?

  Она погладила дереводровину по веточке.

  - Пойдем. Будешь сторожить мою комнату. Подружишься с Ходячим Энни...

  В ответ дереводровина рассыпалась трухой.

  Интересно, если прилежно учиться у бабули, то все вокруг перестанет умирать и подниматься дохлым?

  Лин побежала домой.

  Такое надо спрашивать у курицы.

  А потом на всякий случай переспрашивать у бабули.

  19.

  Ланерье уже который день маялся.

  Он то замирал, будто к чему-то прислушиваясь, так отчаянно, и от напряжения чуть подергивались плотно прижатые к черепу маленькие уши; то напрягался всем телом и конвульсивно стучал по полу ногой, вытягиваясь на стуле, как струна, вздернув острый подбородок и перебирая руками что-то невидимое; горбился и бормотал себе под нос бессмыслицу, сидя на полу "кабинета" среди дыма десятка разных ароматических палочек, тлеющих, не горящих - и только белесые его глаза лихорадочно блестели в дыму, как огоньки в болотном тумане.

  Саю сначала думала, что Ланерье заболел.

  Потом Ланерье ей объяснил, что он просто никак не может поймать нужное настроение. Что что-то вот-вот, вертится, зудит, что-то рядом... Что-то плохое. Нужно поймать.

  На него было страшно смотреть: волосы засалились, глаза впали, подбородок заострился, скулы, казалось, вот-вот проткнут пергаментно-желтоватую кожу. Он отказывался от еды, очень редко пил, и каждый раз, выходя из дома заниматься, Саю переживала, все ли с ним будет в порядке, постоянно отвлекалась, сбивалась с ритма, слишком резко колотила стаккато, превращая его в долбеж по клавишам.

  Мудрая Ашида даже спросила, все ли хорошо у Саю дома.

  Саю сказала, что не уверена. Она могла только надеяться, что все хорошо. Ланерье вот говорил, что все хорошо. Но она хотела, чтобы нашелся какой-нибудь специалист по Ланерье, который бы это подтвердил.

  Она даже попыталась позвонить Варту или Жаннэй - знакомые имена в его записной книжке, - но те были недоступны. И Майя как сквозь землю провалилась.

  Из класса она отчаянно рвалась домой; но дома она ничего не могла сделать, потому садилась за фортепьяно. Ланерье, кажется, помогали тихие и нежные мелодии, по крайней мере, под них он чуть меньше дергал ногой; она взяла у мудрой Ашиды несколько сборников пьес и этюдов - Экки, Шавалесе, вариации Тосы, еще что-то, какие-то сборники всего подряд; она думала - а вдруг, если она угадает, если подберет, то какая-нибудь поможет?

  И к вечеру четвертого дня это случилось, хоть и не совсем так, как Саю представляла. Она только открыла крышку, только опустила пальцы на клавиши, только начала... Ланерье приоткрыл дверь и спросил:

  - Вот это вот ты сейчас что играешь?

  Саю вздрогнула от неожиданности.

  - Х... Хроматическую гамму?

  - Отлично. Играй дальше. То есть нет, сначала найди мне эту Окосову карту, прости, Лаллей, а потом садись и играй вот эту самую штуку... то есть сначала фломастер... карандаш? - Ланерье обессиленно сполз по косяку, и Саю пришлось перешагнуть через его ноги, - Что угодно! Быстрее! И играй! Не останавливайся. Телефон мне!

  Карту чего? На всякий случай Саю притащила найденную в ящичках столиков для ленточек исчерканную карту Тьена и глобус. И свой пенал, который носила на сольфеджио. И телефон Ланерье - тот тут же ткнул на единицу и рявкнул кому-то с той стороны, человеку-на-быстром наборе:

  - Мара!

  Когда Мара примчался, он застал идиллическую картину: Ланерье дрых, прикрывшись зачем-то картой Тьена, как газетой, а Саю долбила эту несчастную гамму, изредка отнимая одну руку и переворачивая страницы книжки на пюпитре.

  В книжке все шло к свадьбе.

  В реальности Мара затряс Ланерье, как грушу, не обращая особого внимания на аккомпанемент.

  - Где?

  Саю повернула голову в его сторону, но ничего спрашивать не стала: кем бы этот Мара не был, Ланерье дал ему ключи, да и тут явно было какое-то важное дело. Не до нее.

  Ланерье приподнял веко.

  - Там, - сказал он, и поднялся, ухватившись за протянутую Марой ладонь.

  Его чуть пошатывало.