Пьяная Паучиха (СИ)

  Она поймала себя на том, что беспокоится за Саю, как могла бы беспокоиться за младшую сестренку - если бы та у Майи, конечно, была. Вот тебе и еще одна мистическая Саюшкина сила: стоило с ней познакомиться, и ты тут же начинал за нее волноваться.

  Закрывая за Марой дверь, она даже ткнула двумя пальцами себе в глаза, а потом в его сторону - смотри у меня! В ответ он только ухмыльнулся и чуть качнул головой.

  - Хорошо вам провести время, - сказал он, и дверь закрылась.

  Майя сползла к порогу и уткнулась лицом в ладони. Лицо пылало в совершенно буквальном смысле, она и заметить не успела, как рукава ее предпоследней более-менее приличной кофты начали обугливаться.

  Пока рядом были Саю и Мара, ей как-то удавалось не думать о том, почему она приперлась сюда среди ночи по первой же смске, которая, ясен Ярок, просто не могла быть от Ланерье. И почему не развернула такси, когда поняла, что она не может быть от Ланерье.

  И почему не стала возражать против странной Мариной затеи.

  "Мы - трусихи".

  - Я - трусиха, - вздохнула Майя, - трусиха, да.

  Еще можно просто уйти.

  И все.

  И не возвращаться больше.

  Станет легче? Она думала, что станет легче. Но не становилось. Тихий, спокойный, всегда такой до зевоты логичный в своей странной мудрости Ланерье, с его мелодичным голосом и бледными, такими слабыми руками, просто не мог ей понравиться: с первого взгляда она когда-то поняла, этот безопасен, этого она никогда не захочет, а если не захочет, то и не полюбит. Слабак, умник и зануда - никак не мужчина мечты.

  И, вычеркнув его из этого длинного списка, она перестала за ним следить, перестала думать, близок он, или далек. Было весело, было легко, было просто - до тех самых пор, пока они не поссорились, и она не поняла, насколько ей теперь его не хватает.

  Он подобрался очень-очень-очень близко. Именно потому, что совсем ничего для этого не делал.

  Майя всегда понимала, как неуклюжа она во всех этих штуках. Это на боевке ей не было равных, это на татами она всегда знала, куда сделать шаг и как уклониться. А тут она могла только портить, как уже испортила.

  И встать на ноги, дойти до двери в кабинет, из-за которой лился мягкий свет зажженных свечей, было так страшно, что она не могла даже отнять от лица ладоней, и бессильно смотрела, как догорают рукава, превращая кофту в майку.

  Чуть приоткрылась дверь, скрипнули доски пола. В щелочку между пальцами Майя увидела худые бледные щиколотки, белые же штаны - часть жреческого одеяния. Ланерье присел перед ней на корточки.

  - Ты не могла бы объяснить цель своего визита? - ворчливо спросил он, - Вряд ли тебе просто нравится сидеть в луже в прихожей и жечь одежду.

  - Нету тут лужи.

  - Надо же. А я во что-то мокрое вляпался, - расстроенно сказал он. - но горит-то ткань? Я недавно дверь менял. Жалко, если дверь.

  - Я надеялась, ты спишь.

  - Как видишь, нет, - он вздохнул. - ты как обычно? Тебе завязать узелок?

  Он спросил это так... обыденно. Как будто она всегда... впрочем, она и правда просила его об этом слишком уж часто. Чего уж - каждый раз, когда ей было нужно.

  И он никогда не отказывал.

  И если он думает, что она может прийти только за узелком, то кто здесь больший дурак, спрашивается? Может, так и лучше.

  Потому что так он хотя бы думает, что она может приходить.

  Она все еще может сделать так, как было. И все будет хорошо.

  Она встала и привычно протянула ему ладонь. Он ухватился за нее, хотя мог бы встать и сам. Скорее по привычке, чем по необходимости.

  Чуть звякнули бубенцы, вплетенные в косички. Совсем тихо, нетренированный слух бы и не уловил. Восемь хитро сплетенных тонких косиц змеились по плечам Ланерье, и раньше Майя бы обязательно дернула за одну из них. Несильно, просто чтобы справиться со смущением, и чтобы был повод расцепить руки.

  Но теперь у нее не было никакого желания отпускать его.

  - Всегда хотела спросить, кстати, - сказала Майя, пытаясь завязать хоть что-то похожее на непринужденную беседу, - почему ты никогда не падаешь, как я тебя учила?

  Ланерье все-таки отнял горячую руку, чтобы ощупать надорванный ворот кэса. Майя видела, что кто-то, видимо, Саю, укрепил ткань белым лоскутом, - он был чуть светлее основного белого, не такой застиранный, - но это не помогло. На памяти Майи Ланерье вечно ловили за шиворот: она видела, как такое проделывал Варт, кое-как справлялась Жаннэй, да и ей самой приходилось; но она надеялась, что это прекратится, если он перестанет падать своим породистым носом прямо вниз, как оловянный солдатик.

  А он не прекращал.

  Хоть идею правильного падения схватил сразу. Не таким уж он и слабаком был: Майя после того раза поняла, как хорошо жреческие танцы тренируют тело.

  - Наверное... - протянул он задумчиво, - я просто всегда знаю, что меня поймают?

  - А если нет?

  - На то воля Лаллей.

  Захотелось толкнуть его - сильно, больно, чтобы он расквасил свой идеальный нос. Тогда это будет ее воля, воля Майи, а не Лаллей - чем не повод для религиозного диспута?

  Почему он не боится? Так верит, что Лаллей ему поможет - или так верит в ее, Майи, добрую волю?