Пьяная Паучиха (СИ)

  Отогнав злющие мысли, Майя покорно села на пол, на середину комнаты, куда садилась всегда, давая Ланерье время достать ленты из сундука.

  Может, если он завяжет очередной узелок, он сможет заткнуть эту дыру, которая случилась у нее где-то под ложечкой. Может, она перестанет так скучать по нему, если Ланерье выберет правильную ленту.

  - У меня может не получиться, - хрипло сказал Ланерье.

  Он сел напротив, спиной откинувшись на стену, чудом не ударившись затылком о слишком низко вбитый гвоздь.

  У него красивые ноги. Даже сейчас, когда кто-то прилепил ему на голень детский пластырь с пингвинчиками, это совершенно не портит линий; Майя поймала себя на том, что пялится на его босые ступни, но не стала отводить взгляда.

  Не в первый раз.

  Он все равно не заметит.

  - У меня плохо получается в последнее время. - сказал он, резко вскидывая правую руку ладонью вверх.

  Тонкие, сильные, паучьи пальцы замелькали быстро-быстро; он будто ткал из воздуха - полотно, перебирая бесчисленные нити.

  Ленты в сундуке зашевелились, забурлили, зажили змеями, готовые взлететь. Забеспокоились узлы на гвоздях: связанные, они тоже хотели летать. Заколебались под ветром огоньки свечей, заплясала за плечами Ланерье тень - одна, другая, третья, единая.

  - Если у меня не получится, ты же придешь?.. Еще... Раз?..

  В зыбком свете свечей заблестели выступившие на гладком лбу капли пота. Он с усилием, будто прожимая воздух, выкинул в воздух вторую руку, и ленты взвились разноцветной стайкой, закружили под самым потолком. Теперь он шевелил пальцами обоих рук, выплетая что-то лишь ему известное. Подался телом вперед, глаза закрыты, чуть повернул голову, будто вслушивался - и тихий шелест лент усилился, превращаясь из сносного - в оглушительный.

  Майя знала, которая из лент ее.

  Она же уже столько раз видела, как Ланерье это делает. Она знала. Вон та, алая, кружит у провода из-под лампочки, в самой гуще. Вокруг нее медленно сжимается кольцо других, хищных, жаждущих, потолок бурлит, как кастрюля с супом, и какая-то из них сейчас сцепится хвостом с ее, завяжется. Вот и случайности, вот и узелок. Везение, встреча, шальная удача. Жаркая ночь, зачет или шажок прочь от травмы... Все, что она пожелает. Закрой глаза и жди, пока узелок сам спланирует в руки...

  Так просто.

  Закрой глаза и жди.

  Майя следила. Подобралась, напрягая зудящие от нетерпения мышцы.

  И прыгнула, выхватывая ленту из воздуха; Ланерье дернулся, как от удара, и наконец-то раскрыл глаза, повернул к ней голову.

  - Ты забираешь свою ленту? - спросил он жалобно, - Я тебе больше не нужен? Но ты же хотела, хотела мириться!

  Руки его упали безвольными плетями; Майя осторожно коснулась правой, перехватила за запястье. Обернула раз, другой, третий и завязала: она надеялась, подойдет и бантик.

  Как шнурки.

  Получилось... кривовато.

  - Мне не нужна лента. - просто сказала она. - Я меняю ее на тебя. Мне не нужен узелок, мне не нужен жрец, мне не нужен благочестивый сын Лаллей или как вы там себя называете. Мне нужен Ланерье рода Ферре. Ты мне нужен. Ты можешь никогда больше не вязать мне узелки, но я буду к тебе приходить.

  Он поднял левую руку, ощупал ленту на запястье, а потом вцепился в ее руки, как в якорь.

  - То, что ты говоришь... Это правда?

  Глаза его были открыты, но ничего не выражали, пустые белые бусины. Зато голос... Майе всегда нравился его голос. Иногда Ланерье не мог его контролировать, иногда в нем проскальзывало беспокойство, несвойственное жрецу; Майе нравился его голос, потому что он лгал им хорошо, но не идеально; а сейчас он даже не пытался.

  Мягкий, мелодичный голос. И надежда в нем.

  - Да. Я буду к тебе приходить. Как друг... Если ты не позволишь мне большего.

  Она подняла его руку и медленно поцеловала ладонь, не отрывая взгляда от его мертвых белых глаз.

  Несколько томительно долгих секунд... Нет, в этих глазах нет и не может быть огня - это лишь тусклое отражение свечей. Она ошиблась.

  Она хотела разжать пальцы. Хотела его отпустить.

  Но Ланерье не позволил.

  36.

  Майя шваркнула листовку перед Марой и припечатала ее кулаком. Раскрасневшаяся, тяжело дышащая - это от того, что только вернулась с пробежки?

  - Эй! Я к тебе обращаюсь! - рявкнула Майя.

  Не, тут не пробежка. Это она так злится.

  Довольная своим заключением, Саю отхлебнула из кружки еще чаю. Отказываться от такого интересного зрелища ради мытья посуды? Да сейчас, со всех ног бежит.

  В окно било яркое зимнее солнце, освещая кухню, ставшую сценой. Вот кухонный стол, тяжелый, основательный, четыре ножки и валлоу-кеттский словарь как опора. Вот некрасивая царапина на столешнице, оставшаяся от борьбы Варта с коварным зеленым змием из бутылки - он таки проткнул змеюку ножом, а та оказалась иллюзией, воздушники и не такое умеют. Одно время Саю пыталась прикрывать царапину... царапины, всю эту раздражающую компанию царапин от разных ножей, рукотворный памятник знаменитому лечению адреналином, скатертью. Однако скатерти тоже долго не выдерживали - горели, рвались, покрывались непонятными пятнами и дырами от случайно пролитых Ланерье ядреных благовоний, и Саю сдалась.