Пьяная Паучиха (СИ)

  И она склонила голову низко-низко, комкая в пальцах постеленное одеяло, и мир внизу был таким маленьким, темным, приглушенным, и гавкала чья-то собака, и кто-то спешил с работы, и радио из чьего-то окна бормотало смутно знакомую песню, а потом заглохло, заткнули заспанные соседи, наверное, а у Саю горели уши, гулко билось сердце и ком в горле вставал от обиды.

  А потом она поняла, что ей холодно... Или Мара заметил, что ее бьет дрожь? По жилам будто текла жидкая лава, ветер приятно остужал щеки, но кожа покрылась мурашками, и Саю после недолгих возражений все-таки признала, что замерзла, и пора домой.

  Надо же было так... увлечься. Настойкой, конечно, увлечься. Настойка притворялась такой легкой, такой вкусной, а потом как превратила Саю в похотливую размазню, коварно и без предупреждений.

  Саю представила, что об этом поведении сказала бы Лелле. Строчкой из учебника этики для благопристойных девиц? Или цитатой великого древнего? "Женщина есть смущение мужчины, ненасытное животное, постоянное беспокойство, непрерывная борьба, повседневный ущерб, буря в доме, препятствие к исполнению обязанностей"... Хотя нет, это была книга отца, храмовая книга. Лелле к ним не притрагивалась, да и Саю было строго-настрого запрещено, но она все равно однажды проскользнула в кабинет и сунула нос в первую попавшуюся.

  И до сих пор помнила то острое, жгучее чувство вины, что испытала, когда ее застукал за чтением Гаян. Он как раз тогда готовился к церемонии помазания на наследство, и ему-то было разрешено брать книги из кабинета отца...

  Он ничего не сказал. Просто забрал книгу и вывел ее из кабинета за руку, как маленькую девочку.

  Как будто она и слов не стоит.

  И дверь закрыл.

  И она осталась - за дверью.

  Тогда она и усвоила урок: в мире есть границы, которые лучше не переступать.

  Иногда о них не говорят. Ты должна понять сама, считать из воздуха, из обстановки, навострить ушки, держать нос по ветру, но голову при этом склонить благопристойно. Если ты ошиблась - это только твоя вина. Даже если тебя не предупреждали.

  Ты все равно виновата.

  Но когда она сбежала из дома с Жаннэй, она разом наплевала на столько правил, что совсем позабыла про эту простую истину. У Ланерье дома не было... ограничений. И Ланерье не склонен был кого-то в чем-то винить, принимая удары судьбы как должное. Еще в самые первые дни их с Саю знакомства он порезался об осколок чашки, который Саю не заметила во время уборки. Она даже не знала, что кто-то что-то разбил на этой кухне, и представить не могла, откуда он мог взяться. Она ведь отдраила тут каждый клочок пола!

  Кровь хлестала так, что Саю была уверена, что Ланерье ее сейчас выгонит. Или наорет. Как она могла такое допустить? Но он просто попросил пластырь.

  И сейчас, вспоминая, как Мара мягко отстранился, как отвернулся, выставил границы, Саю вдруг поняла, что не чувствует вины.

  Раньше она нашла бы сотню причин, по которым должна ее чувствовать. Но сейчас в голове ее было пусто.

  Только горечь, обида, растерянность... И гнев. Беспричинный такой, совершенно нерациональный гнев. Почему нет?

  Мог бы и прямо отказать, зачем игнорировать?

  Он и правда надеялся, что настойка отшибет ей память? Или ждет, что она будет так же, как он, притворяться, потому что так удобнее?

  - Милая Саю?

  Саю вынырнула из глубокой задумчивости и обнаружила, что долбит по клавишам изо всех сил. Выходило громко и до неприличия грубо. Она сложила руки на коленях и обернулась к мудрой Ашиде, замершей в проеме.

  Скорее всего она уже успела покашлять и легонечко постучать пальцами о косяк, и стоит здесь довольно давно. Ашида не очень любила отвлекать учениц посреди самоподготовки и всегда старалась сделать это как можно тактичнее.

  - Милая Саю, - вкрадчиво повторила мудрая Ашида, - это, по-твоему, фортепьяно или боксерская груша?

  - Фортепьяно. - Саю потупилась.

  - Ну так и хватит выбивать из него дух! Лучше вообще не заниматься, чем заниматься в таком состоянии. Иди домой.

  - Но ведь...

  - Иди. - Ашида подошла и закрыла крышку фортепьяно. - Хватит с тебя на сегодня.

  Саю видела ее чуть подувядшую шею за высоким воротом строгого кашемирового платья. Ашида смотрелась очень молодо: следила за фигурой, за лицом, не позволяла серебру блеснуть в каштановых волосах, и руки ее, красивые руки с длинными, ловкими пальцами и аккуратно подпиленными под корень ухоженными ногтями, покрытыми бесцветным лаком, тоже не позволили бы дать ей больше сорока.

  Но деле она годилась Саю в матери, старше Лелле, почти ровесница ее отца. Она выделяла ее из всех учениц, заботилась - но тоже не переступала границ, оставаясь в первую очередь преподавательницей. Обычно Саю была благодарна за то, что Ашида никогда не лезла в ее жизнь и не задавала лишних вопросов, но сейчас она хотела бы... вроде как... вот бы она прочитала все вопросы по ее лицу и предложила какой-нибудь материнский совет или вроде того?

  Но учительница Ашида лишь подала ей папку и указала на дверь.

  И правда, чего Саю ждала? Она стала такой жадной.