Пианино в акациях

— Ты от своих эмоций даже предложения правильно построить не можешь. Всё «она» да «она»… И да, я стремился сыграть, скажем, суровую нежность, как и сам композитор, а не вызывать приступ паники.

— Нет, паники здесь нет. Совсем нет. Возможно просто… Здесь слишком много чувствительности. Оно словно тебе режет по венам — медленно, даже ненастойчиво. Знаешь, сердце чуть не останавливается. Особенно это затяжное начало тебя вводит в ступор.

— С чем ты её сравнила?

— С чем-то глобальным. Или одиноким… Или жестоким. Я в растерянности, — развела я руками, — эта музыка породила во мне массу эмоций, чего ещё больше — сравнений. Слишком много. И всё это в голове смешалось. Эта игра мне очень понравилась, хотя меня она напрягла. И мне было и грустно, и страшно, а где-то я ощущала злость, но это меня радовало, и я чувствовала что-то мелкое рядом с чем-то большим. Это очень трудно объяснить.

— А я считаю, что чем глубже в нас проникает какая-то мысль, идея, музыка, смысл, слова, да всё, что угодно, тем хуже мы можем объяснить свои чувства. Появляется какая-то каша вместо слов. Или даже «молоко бежит».

— И на этот раз ты вложил больше стараний усилить значимость этой композиции.

— Именно так.

— Ты словно их сам породил, а не нянчишься с чужим ребёнком.

— То, что мы создаём с любовью и желанием — дети наших разумов.

— Ты прав.

Мы немного постояли молча, посмотрели друг на друга и заулыбались. Я почувствовала в нём свою Родину — настолько много в нём было частичек меня. Я не знала его имени, его детства, какой любит шоколад, но в те секунды это не имело и малейшего значения. Я толком не знала о нём ничего, но и в то же время знала о нём всё.

— А что ты играл? — вырвалось из моих уст.

— Реквием по мечте.

— О, я читала об этом, там такая путаница с композитором…

— Вообще-то нет, — начал спорить мальчик. — Это саундтрек к одноимённому фильму.

— Хорошо, забыли. Теперь у меня возник другой вопрос. Когда ты играл, что ты хотел передать?

— Всё то, что хотела бы передать ты.

— Что ты имеешь в виду? — приподняла я бровь, не зная, что ответить на его слова.

— Суровая нежность… Обречённость в наивности… Тебе нравится то, что душит тебя. Ты ловишь от этого кайф. Эмоции в сравнении — это всё ты. А помнишь ли ты ту первую мелодию, что я играл?

— Да… — я испугалась его слов, его таинственности и того, что он знает то, о чём я не так давно думала.

— И это тоже ты. Твоя грусть, но ты её приняла. И всё равно старалась видеть свет в темноте, и тьму в освещении. Но и эти музыкальные строки были лишь лёгкой формой твоих переживаний. А ещё точнее, — в его улыбке я видела насмешливую злость, — твоё одиночество. Я не знала, что сказать.

Я не знала, что сделать. Мне хотелось убежать, провалиться сквозь землю или…

— Упасть, — парень всё так же улыбался, его улыбка резала моё сознание.

— Откуда ты…

— Прыгай.

— Куда? Зачем?! — кричала я.

— Держи, — он протянул мне руку и боковым зрением осторожно посмотрел на землю.

— Прыгнуть… Вниз? — я опустила голову и закрылась ладонями.

— Доверься мне.

— Но я же…

— Вот объясни мне, — начал он говорить с таким выражением лица, будто я надоела ему со своими вопросами, — как давно ты помнишь и насколько давно чувствовала реальность?

— Но я же к тебе приходила, и вот, сейчас с тобой разговариваю, — улыбалась и смеялась я истерически, убрав руки.

— Ты уверена?

Я подняла на него свои глаза. Судорожно начала вспоминать все моменты жизни, что произошли совсем недавно, но это у меня выходило плохо. Я ничего не могла вспомнить. Лишь какие-то куски картин жизни попадались в воображаемом виде на глаза, но и то улетучивалось ветром.

Он протянул руку.

— Хочешь увидеть свой дом? Там, где есть миндаль?

Я плакала. Слёзы вырвались из очей, они бежали от меня, некоторые солёные капли текли мне в рот по сухим губам. Я ничего не могла сделать.

Я взяла его руку, а другой рукой вытирала слёзы. Он приподнял моё лицо за подбородок и сказал:

— Пусть распустится акация.

5

— А знаешь, почему мы так похожи? — доносился его голос с его балкона; он поигрывал что-то грустное, но довольное милое, на фортепьяно.

В ответ я бросила молчание.

— Мы с тобой очень похожи, — улыбался он. — Но мы с тобой — два разных человека.

— Скорее два разных плода воображения… — фыркнула я.

— Твоего воображения — фыркнул он, указывая на меня пальцем. — Вот теперь ты знаешь ответ на мой вопрос.

Я вздохнула — мне совсем нечего было ответить. Глаза свои опустила вниз, но там я ничего не увидела. Я была права — мои высокие башни окружали туманы. За ними я ничего не видела. Но и ничего я не видела внизу — я то, наивная девчушка, думала, что у меня будет сад из цветков миндаля. А вместо него по внешним стенам пустого замка, словно карабкаясь, распускались акации. Но почему акации?

— Акации — символ одиночества, — ответил парень.

Я легко кивнула головой. Мне хотелось немного помолчать и снова потонуть в своих размышлениях.

— Что стало с телом? — наконец повернулась я к пианисту.