Пианист Наум Штаркман

Шло время. И чем больше Штаркман слушал Гилельса, тем больше он ему нравился. Становилось ясно, что Гилельс – не только виртуоз с безграничными возможностями, но музыкант-мыслитель с прекрасным ощущением стиля.

“С каждым годом я все больше любил Гилельса, – делится впечатлениями Наум Львович. – Я уже не говорю о “Петрушке” Стравинского. Я говорю о Сонате Бетховена op. 106. Он шел к ней всю жизнь и сыграл незадолго до смерти. Это было гениально. Я помню также Второй концерт Сен-Санса и ми-минорный концерт Шопена в его исполнении… Первый концерт Чайковского лучше его никто не играл. Слушал в его исполнении Вариации Брамса на тему Паганини, произведения Рахманинова. В последние его годы я слышал практически все, что он играл. Чем он становился старше, тем играл мудрее и лучше”.

А Флиер, по мнению Штаркмана, в дальнейшем так не рос как пианист. Ему очень помешала болезнь руки, вследствие чего он 11 лет не играл, а когда вернулся к исполнительской деятельности, его игра, по мнению Штаркмана, иногда бывала не очень качественна. Но зато Флиер стал прекрасным педагогом, воспитавшим множество замечательных музыкантов.

Гилельс таких результатов в педагогике не достиг. Несмотря на то, что из его класса вышел ряд известных пианистов (И. Жуков, М. Мдивани и другие), для Гилельса педагогика все же не была основным занятием; он оставался прежде всего артистом. И то же самое, по мнению Штаркмана, можно сказать о Софроницком: он тоже не считал педагогику своим призванием. Из его класса практически не вышло ярких пианистов, которые продолжили бы его уникальные традиции, сохранили его неповторимую исполнительскую школу.

После смерти К.Н. Игумнова Штаркман оказался в сложной ситуации. Несмотря на то, что он уже оканчивал 4-й курс консерватории, он был очень юн – ему было всего 20 лет и, конечно, он нуждался в учителе. С ним занимался Я.И.Мильштейн, но он, по словам Наума Львовича, его только хвалил.

Штаркман попытался попасть в класс Г.Г. Нейгауза, но этого ему не разрешил Я.И. Зак, бывший в то время деканом фортепианного факультета консерватории. “Нечего переходить из класса в класс, – сказал Зак, – надо самому оканчивать консерваторию”.

На панихиде по К.Н. Игумнову к Штаркману подошел С.Т. Рихтер и сказал: “Если Вам нужна будет моя помощь, я всегда готов Вас прослушать”.

“Это Рихтер, который терпеть не мог педагогики и не имел ни одного ученика! – говорит Наум Львович. – Он в то время был уже очень крупный, знаменитый пианист. Для меня это был Бог, играющий Бог. Конечно, я воспользовался его предложением”.

Штаркман занимался у Рихтера недолго, но это вообще едва ли не единственное свидетельство о педагогике великого музыканта. Занятия проходили на квартире у художницы А.И.Трояновской (собственной квартиры в то время не было ни у Штаркмана, ни у Рихтера). Молодой пианист прошел у Рихтера сонату h-moll Листа, Пятый концерт Бетховена и “Шесть музыкальных моментов” Рахманинова. Ему было очень интересно сравнить занятия у Рихтера с педагогикой Игумнова.

Если Игумнов старался найти индивидуальность учащегося и культивировать ее, “растить индивидуальные ростки”, то Рихтер исходил только из своего слышания. У Наума Львовича хранятся ноты, на которых рукой Рихтера сделаны пометки вроде: “Я бы здесь не замедлял” и т.п. Он слышал один вариант – тот, который ему казался единственно воможным.

Рихтер сам говорил, что он с начала знакомства с музыкой представляет, как он будет играть это произведение, и другого варианта не мыслит. Возможно, в этой особенности заключалась одна из причин того, почему Рихтер, единственный из крупных пианистов нейгаузовской школы, не занимался педагогикой совсем.

“Такова была его художественная натура, такой это был музыкант, – вспоминает Штаркман. – Но все равно мне было очень интересно у него заниматься. Я также ходил на все его концерты и многому научился”.

Штаркману особенно запомнилась фраза Рихтера о вдохновении музыканта: “Вдохновение тоже должно быть выучено”. При всем отличии художественных натур К.Н. Игумнова и С.Т. Рихтера, можно было найти точки соприкосновения в основополагающих моментах.

К концу сороковых годов ни у кого из крупных музыкантов, слушавших молодого Штаркмана, не оставалось сомнений в том, что на большую сцену выходит пианист сильного и яркого дарования. К.Н.Игумнов не ошибся, предвидя будущее Наума Штаркмана: его самый “маленький” ученик становился большим пианистом.

КОНКУРСНЫЕ ИСПЫТАНИЯ

В 1949 году Наум Штаркман блестяще окончил Московскую консерваторию. Он играл от имени своего профессора. На афише выпускного экзамена значилось: “Посмертный выпуск К.Н. Игумнова”.