Она закрыла график концертов. Непонятно, после Монако нет никакой информации почти полмесяца с середины декабря. Может быть, отдых? Новый год дома. Если так, то в Петербурге. Или где-то в теплых странах, что вероятнее. И в группе ничего не пишут поклонницы. Мила не любила читать их комментарии под фотографиями и записями с концертов. Ревновала. Как они смели говорить про её Вадима всякие глупости, обсуждать? Вот одна дура начала рассказывать, что, слушая игру Лиманского, испытывает почти физическое удовольствие. И не стыдно говорить про такое? Еще сказала бы, что у неё трусы мокрые становятся. Мила закусила губу и сердито заворочалась в одеяле. Она бы показала этой… удовольствие!
Пришли томительные мысли о руках Вадима. Мила включила наугад что-то из альбома, в котором были только фортепианные произведения. Играл Лиманский.
Она сдвинула в сторону ноутбук, легла, отдалась музыке. Вадим играл печальное. Он говорил с ней. Может быть, упрекал или звал? Печалился. Она уже узнавала некоторые вещи, как эту. Октябрь Чайковского… как хорошо и как грустно… Была бы она рядом — утешила…
Даже мысленно она боялась сказать ему: “Я тебя люблю”, он бы рассердился… Только он мог говорить это своей музыкой… он мог…
Мила уснула и плакала во сне. А на повторе все звучала и звучала Осенняя песнь.
Глава 8
Тоня пошла на концерт не только потому, что хотела встретиться с Кириллом, ей интересно было, как он играет. Конечно, зал был не такой шикарный, как в Петербурге. И публика не та. И участники концерта ни в какое сравнение не шли с Вадимом Лиманским.
Тоня не много понимала в музыке, зато отлично разбиралась в качестве товаров, по профессии она была товаровед. Так вот то, что предлагала ей Владимирская филармония, едва тянуло на третий сорт.
Может, если бы ей не с чем было сравнить, она бы впечатлилась, а так — скучала, тихонько оглядывала полупустой зал. Наверно, половина, если не две трети публики — это родители тех деток, что выступали на торжественном концерте, посвященном какой-то юбилейной дате школы Кирилла. Он там раньше преподавал. Там же и Зиновий Павлович учительствовал. Везде он поспевает, оно и понятно, есть-то надо. Зиновий Тоне нравился, настойчивый — как взял Славика в оборот. И жестко так, прямо в шоры. Вроде и шутит, а попробуй не выполни.
Но были вещи и невыполнимые. Тоня горестно вздохнула, хлопая очередному участнику, пропилившему на скрипочке длинную и, наверно, трудную вещь. Господи, как же соседи это терпят? А Зиновий говорит надо пианино. Где же его взять? На какие деньги? Говорят, старые негодные чуть не даром отдают, лишь бы вывезли, но такое Зиновий брать не велел. А хорошее стоит столько, сколько Тоня за год не получает, если зарплаты сложить с премиями — и то не хватит. Она нахмурилась и упрямо сжала губы — вот уж нет! Если делать, то как следует. Не в таких чахлых концертах Славик будет участвовать! Раз есть у него способности, значит, есть и надежда в люди выбиться. Вон Милкин Лиманский как сумел, а тоже играет на пианино, или как его там… здоровый этот… рояль. Красиво играет, да. По всему миру ездит, страны видит, зарабатывает хорошо. Точно не в съемной квартире мыкается. Хотя кто его знает, разведен же. Но, если верить сведениям… Тоня про Лиманского гораздо больше Милы знала — интернет шерстила так, что старенький ноутбук трещал и кряхтел, зависая на поисковых запросах и чате сайта, посвященного пианисту.
Тоня и в группах общалась, она там притворилась Эльвирой Ивановой, поклонницей-меломанкой из Великого Новгорода, стесняшкой, которая не может подойти к маэстро, но издали восхищается и благоговеет. Сошлась в комментариях с такими же больными на голову дамами, вроде тех, что сидели рядом в филармонии в Петербурге на концерте Вадима. И пошла писать губерния!
Очень скоро Тоня узнала о Лиманском такое, о чем он сам даже и не подозревал.
Дурочкой она не была — отсеивала явные домыслы и фантазии фанаток от золотого песка фактов. Очень скоро появился у неё адрес родителей Вадима и его бывшей жены, узнала Тоня и про коттедж в пригороде Петербурга. Даже мейл и телефон сисадмина персонального сайта Лиманского. Но что бы она могла сказать?
“Здравствуйте, мы с маэстро встречались в Пушкине”?
Да и не для Милы Тоня старалась. Она прекрасно понимала, что одного слова Лиманского, выпускника все той же ЦМШ, хватило бы, чтобы Славика приняли в школу-интернат и определили в учение к хорошему педагогу. Никакого другого способа, если затрет дело, она не видела. И смысла размениваться на вот такое…