Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Мила все-таки решила нарядить елку и пошла за ней. До елочного базара было недалеко. Город преобразился, как это и всегда бывает в Рождество и Новый год. Иллюминация, витрины с елками и шарами, венки, гирлянды, какие-то плакаты и призывные объявления о скидках. Больше света, больше суеты.

Но главное — снег. Он выбелил скверы и улицы. Насыпало его много, убрать весь не успевали. Между тем сильного мороза не было, и лепка снеговиков и игра в снежки увлекала и взрослых, и детей.

Мила шла и думала: ”Как странно — люди радуются первому снегу в начале зимы. А потом, в феврале, уже не хотят её и ворчат, что снег им надоел”.

Еще она думала о том, что в Павловском парке он укрыл сосны в Старой Сильвии, и шустрые белки с блестящими глазками-бусинками и пушистыми хвостами оставляют на снегу дорожки маленьких следов.

Мила купила елку. Большую, живую, разлапистую. Нести дерево до дома было тяжело. Ничего не стоило взять искусственную в магазине — там оставались даже несколько, они не понадобились для оформления зала, а на улице директор ставить не велела. Но Мила хотела аромата хвои, колючих веток, смолистого ствола и того неповторимого кратковременного волшебства, что дарило дому живое дерево.

Еще раньше она взяла в магазине самую большую устойчивую крестовину и теперь смогла закрепить ель, даже не подвязывая к стене.

Мила поставила дерево посреди комнаты и не торопилась наряжать, только гирлянду накинула на ветки и включила. А свет погасила. Засмотрелась на разноцветные огоньки — синие, красные зеленые. Они мерцали, бежали, тускнели и разгорались, отбрасывая блики на стену. Отражались в зеркале и в темном незанавешенном окне, как будто там тоже стояла елка. А потом огоньки расплылись, потому что на глаза Милы навернулись слезы.

Нет! Она не станет плакать и сидеть в тишине не будет. Сейчас включит ноут и найдет свою любимую запись. А может быть, уже есть новые, с последних концертов кто-нибудь выложил в группе. Они же ездят за Вадимом, эти странные женщины — его поклонницы. И потихоньку снимают, хоть это и запрещено. Или телевидение снимает, музыкальные и новостные каналы.

Она с нетерпением ждала, пока на ноуте загрузится страница. Свет так и не зажгла, только настенную лампу у кровати. Вот и группа вконтакте, вот вкладка с видео. Да! Есть новые с концерта, и даже фрагмент пресс-конференции. Вадим говорил по-английски, Мила ничего не понимала: во-первых, не так хорошо знала язык, но главное — волновалась. Это всегда происходило, когда она слышала его голос.

Мила жадно всматривалась в экран, ловила интонацию и выражение лица. Она сразу заметила, что выглядит он усталым. Лицо осунулось, и взгляд странный, как неживой. Смотрит и не видит. Но когда Лиманский заиграл — это снова стал прежний Вадим! Неукротимо страстный и нежный, томительно чувственный и… беспросветно печальный. Он играл с оркестром, потом, как всегда, несколько вещей на бис. Овации в зале, и мгновенная тишина, стоило ему после поклона сесть за инструмент.

Последняя вещь… Мила не знала, что это, но… как будто болезненная просьба или жалоба. Повторялись и повторялись аккорды, а мелодия все не могла подняться. И никакой надежды… Что же это? Мила стала смотреть в обсуждении, она хотела знать, что за вещь. И нашла — Шопен Prelude in e-moll… Сколько тоски и безнадежности. Последние аккорды упали как камни на крышку гроба.

Мила прижала руки к груди, оцепенела. Где же тот свет, который всегда был в его музыке… Она послушала еще и еще раз, хотела убедиться, что ошиблась, показалось, но нет… все так. Он потерял надежду, отчаялся. Не ждет больше. Значит, раньше ждал! А она молчала. Ни шагу не сделала навстречу, не попыталась помочь ему. Лелеяла свои страдания, страх, гордость, обиду, неуверенность, или что еще? Не позвала…

Елка все мерцала, и огоньки расплывались, слезы стояли в глазах, а заплакать Мила не могла. Все в ней как будто застыло, даже губы не разомкнуть, чтобы вслух произнести его имя. А надо кричать! Чтобы через темноту и одиночество он услышал и узнал, что она есть, что любит, помнит, хочет к нему.

Она легла, поджала колени к груди, вобрала голову в плечи, закрыла лицо ладонями, зажмурилась. Сознание будто выключилось. Далеко слышалась музыка. Мила долго лежала так, не спала. И было что-то еще… немного страшно… В комнате живое существо, там, за елкой, простучали по полу лапки, легко, по-кошачьи. Кошка! Откуда она тут? Мила спустила ноги с кровати, пошла смотреть и правда увидала за елкой кошку. И узнала.

— Ириска… Дейнерис? — позвала Мила, но кошка даже ухом не повела. Она яростно точила когти обо что-то на полу. Мила не могла разглядеть, что там, подошла ближе. Тогда кошка пригнулась, повернула голову и глянула на Милу, глаза сверкнули зеленым в темноте. Ириска отпрыгнула в сторону, в угол, исчезла. А на том месте, где она была Мила увидала свою разодранную сумку и… проснулась в кровати.