Пианист. Осенняя песнь (СИ)

А день все хмурился, мрачнел, несколько раз принимался накрапывать дождь. И ветер поднялся холодный. Кончилась в одночасье золотая осень, как черту провели под её беззастенчивым обманом, и сползла позолота с размокших пестрых уборов. Парки стали унылыми, растрепанными, листопад иссяк.

Мила узнала Лицейский переулок. Сегодня многие прилавки были закрыты, другие пустовали, продавцы не зазывали, стояли группкой и что-то обсуждали, пили кофе из термосных крышек — Мила почувствовала запах, вздохнула, вспомнила вчерашнего “господина Тирамису”, улыбнулась.

Недовольные погодой туристы шли вдоль фасада Екатерининского дворца, в сам дворец стояла очередь. Люди, натягивали поверх курток прозрачные дождевики, защищали зонтами фотоаппараты.

Мила не узнавала аллей, по которым они гуляли с Вадимом. И все вроде то же — павильоны, пруды, скульптуры, — но без него нет очарования, волшебства. Тоска одна! Вот и девушка с кувшином, и опять как-будто другое место, чужое. Девушка эта бедная на камне в хитоне мерзнет, черная, мокрая, вокруг доброжелательные японцы, но на мелком осеннем дожде и они не улыбаются. Глазеют, деловито фотографируют друг друга, спешат. Почему сегодня все спешат?

— А дальше что? — не отставала Тоня, она едва окинула взглядом топовую достопримечательность. Девушка её мало интересовала, больше туристы. Славика, казалось, ничего не привлекало в мокром парке, мальчик уныло плелся за матерью.

— Смотри, смотри, — без всякого стеснения сказала Тоня, — вон тот в желтой куртке и золотых очках, видно, какой-нибудь важный, все ему кланяются.

— Тоня! Услышат же, неудобно.

— Неудобно штаны через голову надевать! Да они не понимают по-русски, ты не отвлекайся, дальше рассказывай. Что вы с Вадимом этим сегодня вечером делаете? И вообще, дальше как? Ты в Петербурге остаешься?

— Нет конечно! С чего ты взяла?

— Ну-у-у… он на тебя так смотрел. Когда встречаетесь?

— Не знаю, может, завтра… или никогда.

Тоня пропустила безнадежную реплику мимо ушей.

— А телефона его у тебя нет?

— Есть.

— Так давай позвони, договорись на вечер.

— Нет, Тоня, так нельзя.

— А чего нельзя-то, раз у вас все уже было? Или тебе не понравилось? У него что, плохо работает это дело?

Мила не выдержала и рассмеялась, отмахнулась, закрыла лицо руками.

— Перестань, Тонька! Вот что ты мелешь? При ребенке!

— А что? Может, он вон как этот, — подруга толкнула Милу под локоть и показала на Геракла, они как раз шли обратно мимо Камероновой галереи, — вон как у этого, сам здоровый, а причиндалы еле видать. А-ха-ха… Поставили же такого на видном месте…

Туристы из тех, что поближе были, обернулись, и, может, и не понимая по-русски, поняли по смыслу, тоже засмеялись. Мила схватила Тоню за руку и потащила к выходу из парка.

— Невозможно с тобой, уж лучше на аттракционы.

— Да ладно тебе! Один раз живем. Слушай, я же забыла совсем! — Тоня остановилась и начала рыться в сумочке. — Совсем забыла…

— Что-то, потеряла? — спросила Людмила.

— Н-е-ет! Я же вчера… А, вот они! Я вчера билеты на концерт взяла. Народ в драку раскупал, очередь стояла, а тут парень подошел, говорит отдам дешевле, сам идти не могу, мама заболела. Так я и поверила, мама у него заболела, барыга наверняка, но взяла. Раз народ так давился, значит, хорошее, так что нам по-любому в город надо вернуться до семи вечера.

— А Славика куда?

— Да протащим, скажем он маленький, нет шести, кто проверит? Мы на аттракционах так половину бесплатно откатали, меньше шести — бесплатно и в кино, и в автобус. И на концерт должны пустить!

Мила была рада вернуться в город, в Царском селе она отчего-то почувствовала себя одинокой, покинутой и… ничьей. Потеряшка.

С Вадимом было по-другому, да что теперь вспоминать?

На остановке ждали долго, замерзли, промокли. А за спиной светилась неоном витрина того самого кафе, где Мила встретилась с Вадимом. И прямо перед ней через дорогу поднимал к серому небу золотые маковки куполов Храм. Это золото сияло, не обманывало. Мила вздохнула и ничего не стала просить, даже мысленно. Наверно, то, что вчера было, и так слишком много и хорошо. Вадим, он чудесный! Сильный, нежный, а руки…

— Мил, ты меня слышишь? Автобус до Купчино, я не знаю, наш ли.

— Я тоже не знаю… — очнулась Мила.

— Ладно, садись, а там разберемся. Купчино метро вроде… Славик, залезай, не тормози!

Это был шок! Когда они вышли из метро, как им подсказали к Гостиному двору и на Думскую улицу, то первое, что увидела Мила, — театральную тумбу с большим портретом, пианист у рояля… Перепутать невозможно, она узнала бы руки и глаза, и губы, и челку…

Но даже если бы сомнение и возникло — внизу под фотографией еще и надпись большими буквами:

“Вадим Лиманский.

Фортепиано”.

Людмила замерла, окаменела, шага не могла ступить — стояла и смотрела. Тоня проследила за ее взглядом и ахнула.

— Нифига себе! Это ж твой… Пошли скорей! Вот это да-а-а-а-а…

— Тоня, нет! Я не пойду, — выдохнула Людмила, — поехали в гостиницу… или куда-нибудь отсюда.