Пианистка

– Верно, – согласилась Карина. В конце концов, Леля права, пусть проведет самостоятельно хоть пару часов. – Спроси там, у врача, нужно ли продолжать пить витамины или, может быть, есть что-то другое, поэффективней?

– Спрошу. – Леля кивнула. – Слушай, ляжем вместе, на диване? Ты не бойся, я не храплю, мешать не буду.

– Ну давай.

Они расстелили диван, стоящий в гостиной, потушили свет и улеглись. Карина лежала с открытыми глазами, в темноте прислушиваясь к ровному Лелиному дыханию. В какой-то момент ей показалось, что та уснула.

Она повернулась на бок, поудобней устроила голову на подушке, вздохнула тихонько. И тут же услышала какие-то странные звуки – не то сдавленный стон, не то всхлипывания.

Карина резко обернулась: Леля горько плакала, закрыв лицо одеялом.

– Что случилось? – Она села на постели.

– Н-ничего. Просто… я боюсь.

Карина отчетливо вспомнила, как Верка рассказывала ей после родов: «Последний месяц – самый тяжкий. Ночью лежишь без сна, в голову мысли всякие лезут, одна другой бредовей. Понимаешь, что все это чепуха, а поделать с собой ничего не можешь. Паранойя, одним словом».

Карина ласково погладила Лелю по растрепавшимся волосам:

– Чего ты боишься, глупенькая?

– Всего. Вдруг я рожу и растолстею, как бочка? Буду Олежке противна.

– С чего тебе толстеть? Ты вон какая стройная, и мышцы у тебя тренированные.

– А если ребеночек родится неполноценным?

– Да почему ему быть неполноценным? Ведь ты наблюдаешься у врача, он следит, чтобы все было в норме. Вы оба молодые, здоровые, не говори глупостей.

– А вдруг… – Леля снова захлебнулась слезами, – вдруг Олежка не полюбит маленького? Он же не хотел…

– Вот чушь-то! Как можно не любить собственного ребенка? Полюбит, еще как полюбит, увидишь! Хватит реветь, а то давление подскочит. Давай спать.

– Давай. – Леля прерывисто вздохнула и умолкла, но лишь на минуту. Вскоре она опять начала всхлипывать.

– Что еще? – Карина с трудом сдержалась, чтобы не заткнуть ей рот рукой. Господи, неужели она так каждую ночь? Бедный Олег, как он еще не рехнулся от таких сцен.

– Подумала… я вам так надоела, – жалобно прошептала Леля.

– Кому – нам?

– Вам. Тебе и Олежке.

Карину ощутила знакомый укол тревоги. Почему Леля так говорит? Что она имеет в виду? Может быть, ее слезы и истерики в последние дни – вовсе не признак предродового психоза? Вдруг Олег ошибается и она в курсе всего?

Но зачем тогда это приглашение пожить вместе, стремление не разлучаться, желание делиться самыми сокровенными мыслями?

– Прекрати, – сухо проговорила Карина. – Ты не можешь нам надоесть. И закончим на этом, иначе я просто уйду к себе.

– Нет, не уходи. – Леля испуганно схватила ее за руку. – Я не буду больше. Прости меня, не сердись.

– Я не сержусь, – сказала она мягче. Спать расхотелось вовсе, несмотря на то что шли вторые сутки бодрствования.

Леля прижалась щекой к ее плечу, закрыла глаза. Минут через десять она наконец уснула, продолжая изредка всхлипывать во сне.

48

Наутро голова у Карины раскалывалась от боли. Ей удалось задремать лишь на рассвете, а в половине восьмого она уже проснулась от неудержимо бьющего в глаза света.

Шторы были раздвинуты, в окно нещадно жарило солнце. Леля стояла посреди комнаты в ночной рубашке и расчесывала длинные белые волосы.

– Кариша, утро какое чудесное. – Она весело улыбнулась. Затем вгляделась в ее хмурое, заспанное лицо и огорченно проговорила:

– Ты не выспалась?

– Да так, – Карина зевнула, – немножко.

– Прости, – расстроилась Леля, – я просто не подумала. Ты же устала вчера со мной, и спать я тебе полночи не давала. Сама вскочила ни свет ни заря и тебя подняла, дура бестолковая.

– Ничего, – утешила ее Карина. – Днем отосплюсь, я ж теперь как бы в отпуске. К тому же не так и рано.

Они позавтракали. Потом Леля собралась и ушла в консультацию.

С ее уходом Карина почувствовала невероятное облегчение – хоть несколько часов можно побыть одной, отдохнуть от бесконечных негативных эмоций, собраться с собственными мыслями.

Она сходила к себе в квартиру, немного убрала в ней, пропылесосила, вытерла пыль с мебели, стараясь за бытовыми занятиями забыться, перестать дергаться и волноваться.

Леля запаздывала – близилось время обеда, а она все не возвращалась. Карина решила прогуляться, а заодно и встретить ее из консультации.

Однако далеко ходить не пришлось: Леля стояла в двух шагах от подъезда и беседовала со старушкой-соседкой с третьего этажа. В руках у бабульки была кошелка, из которой выглядывал длинный румяный батон, возле ее ног суетливо сновала крошечная собачонка-шпиц.

Лелины щеки разрумянились, глаза блестели, белые пряди выбивались из-под вязаной шапочки и спадали на свежее, чистое личико.

«Как же она хороша, – невольно восхитилась Карина, – и беременность нисколько ее не портит, только красит. Хоть картину с нее пиши. А Олег – дурак, сколько мужиков с радостью оказались бы на его месте».

Леля заметила Карину, весело улыбнулась и помахала рукой:

– Иду, иду.

Она простилась со старушкой, та покивала в ответ и засеменила вслед за шпицем к скверу.

– Ну что сказал врач? – спросила Карина.