Пианисты

Всякий раз, когда она шла этими улочками к дому, она радовалась милому и обжитому московскому центру, где все дома наособицу, у каждого свой фасад. Дома были разные – и по возрасту, и по архитектурному стилю, но каждый всем своим видом показывал, что он здешний, местный и очень здесь нужен. Более чем столетний особняк старался произвести впечатление бодренького старичка, который хоть и ушел в землю почти до подоконников первого этажа, но еще – о-го-го! – даст фору молодым. Жилой конструктивистский дом, состоящий из гнутых поверхностей и странных углов, пытался заявить всем, что он тоже тут не чужой. Но истинными хозяевами этой улицы по праву считались бывшие доходные дома. Они перекликались друг с другом оттенками блеклой фасадной краски – от кремовой и желтоватой до салатовой и серой. Некоторые похвалялись вазонами и даже львами на фасаде, другие предъявляли, как свидетельство благородного происхождения, барельефы с нимфами. Окна тоже все были разные и напоминали картины, развешанные в музее. Одни – в строгих лаконичных рамах, другие – пышно декорированные лепниной и фронтонами.

Все эти дома, стоявшие тесно друг к другу, создавали у Елены Васильевны ощущение приватности, семейственности, старого, немного ветхого уюта. Она проходила вдоль этих фасадов, заглядывала во дворы, становившиеся с каждым годом все более родными, замечала в окне кошку, равнодушно смотревшую на нее, и взглядом ей отвечала: теперь я тоже здешняя. Даже горбатый тротуар с дырами в асфальте, по которому сейчас было особенно неудобно идти, не мог испортить впечатления. Все, что ее сейчас окружало, было обточено многими чужими жизнями, как морской камень волной, и ей не пришлось в свое время и привыкать – будто сунула уставшие ноги в домашние тапочки. Казалось, что она жила здесь всегда.

Они с Володей были горды сыном, теперь уже пианистом с мировым именем, были счастливы оказаться все вместе под одной крышей. Одному богу известно, как она тосковала по Андрюше, когда он жил в интернате при Центральной музыкальной школе, а потом в консерваторском общежитии. Они с мужем тогда оставались еще в Коломне – Володя директорствовал и преподавал, как и раньше бывало, в местном училище, она по-прежнему работала в музыкальной школе. Виделись с Андрюшей нечасто. Даже из Подмосковья в Москву не наездишься. Когда в школе учился, навещали его раз в месяц, да и то – по очереди. У музыкантов-преподавателей всегда так – выходных почти не бывает. То отчетные концерты, то совместные репетиции, то выездные мероприятия, выступления. Но никто не роптал – надо так надо.

Андрюша тоже, когда повзрослел, стал вроде чаще домой наведываться, но потом закрутилось-завертелось. Помимо учебы – конкурсы, репетиции, концерты, встречи. Но главное – все не зря. Теперь Андрюшу знает весь мир как пианиста и дирижера. Вот только последнее обстоятельство Елену Васильевну немного беспокоило. Работа с оркестром его изматывала, отнимала силы, а ей так хотелось, чтобы он больше выступал как солист. С другой стороны, она понимала, что быть дирижером и почетно, и престижно, и самому Андрюше интересно.

Но оркестр – это люди, а для Андрюши сходиться с людьми – не самая сильная сторона. Даже дома он бывал обычно замкнут и отстранен, погружен в свои мысли. Гостиная, где стоял рояль, давно уже превратилась в его рабочий кабинет, двери которого были, как правило, прикрыты. Книжные полки, его любимое кресло под старым торшером – вот и вся обстановка. Елена Васильевна старалась лишний раз сына не тревожить – ни когда из-за дверей раздавались звуки «Бехштейна», ни тем более когда музыка затихала.

Большую часть времени Елена Васильевна проводила в своей небольшой спальне или на кухне. В квартире была еще одна отдельная комната, которая считалась кабинетом отца, Владимира Ивановича, где стоял его письменный стол, застекленный шкаф с нотами и книжками и раскладная кушетка. После смерти мужа Елене Васильевне казалось, что пустота поселилась в этой части квартиры навсегда. Спальня Андрея располагалась за гостиной в малюсенькой смежной комнатке, и на родительской половине он почти не бывал. В кабинете мужа и в их прежде общей, а теперь только ее спальне все вещи как будто кричали, что времена семейного счастья прошли, впереди только немощь и болезни. Конечно же, если не считать успехов сына. Но это его, а не ее жизнь, и она это понимала.

Как-то перед новым годом позвонила коллега по школе в Коломне и попросила помочь. Дочь Машенька подросла, весной заканчивает то самое училище, где работал Володя, и очень хочет поступать в Гнесинку. Но в Москве у них близких родственников нет, есть неблизкие, но отношения с ними не сложились. Поэтому Жанна Аркадьевна, как звали коллегу, отважилась обратиться к Елене Васильевне.