Пианисты

Машенька поселилась у них две недели назад. Слава богу, Андрюша к тому времени уже улетел во Францию. Жанна Аркадьевна предупредила Елену Васильевну, что приедет вместе с дочерью, чтобы обсудить некоторые детали ее проживания. Елена Васильевна думала, что коллега предложит деньги и готовилась решительно от них отказаться. Но дело свелось к быстрой инспекции квартиры и комнаты, приготовленной для Машеньки.

Когда Елена Васильевна открыла им дверь, она ахнула. На пороге стояла милая девушка, совсем не похожая на себя в семилетнем возрасте, когда они с мамой приехали в Москву покупать школьную форму, а заодно и проведать Елену Васильевну. Тогда девочка произвела не лучшее впечатление. Некрасивая, напоминавшая лицом лягушонка из-за приплюснутого носа и слишком широкого рта, девочка, улыбаясь, еще больше дурнела: обнажались ее редковатые неровные зубы. К тому же она была нелепо одета. Кофта с оборками на рукавах и воротничке, как будто большего, чем нужно, размера, совсем не сочеталась со спортивными лосинами. Единственным украшением Машеньки в детстве были ее золотистые волосы. Мягкие, будто взбитые, кудри явно не слушались ни резинок, ни заколок, выбившиеся пушистые пряди доходили до плеч.

Теперь Жанна Аркадьевна расплывалась от удовольствия, понимая, какое впечатление производит изменившаяся Машенька. Конечно, ее по-прежнему нельзя было назвать красивой, но все-таки она невероятно похорошела. Черты лица смягчились. Нос как будто подобрался и не казался приплюснутым и широким. Рот, хоть и был крупноват, но воспринимался как симпатичная особенность. Маша стала обаятельной, научилась аккуратно и совсем немного пользоваться косметикой. Теперь улыбка ей очень шла. Самое главное – улыбались ее распахнутые доброжелательные глаза, и Елена Васильевна поймала себя на том, что уже привязывается к этой девушке.

Жанна Аркадьевна как-то очень быстро, даже не сняв босоножек, окинула взглядом комнату, которую Елена Васильевна так старательно готовила для Машеньки, чмокнула дочь в щеку и заспешила по своим делам.

Они остались вдвоем. Елене Васильевне хотелось все сделать по высшему разряду. Комнату покойного Володи она изменила тщательно и в то же время бережно по отношению к памяти ее истинного хозяина. Она подвинула книги и ноты в шкафу, освободила два ящика и полку в старом письменном столе – должна же девочка куда-то класть свои книги, ноты и тетрадки. Правда, в кабинете не было никакой мебели для одежды, но Машенька пробудет недолго. А если задержится, они что-нибудь придумают.

Елена Васильевна переживала, что ей придется Машеньку кормить по расписанию. Готовить она не любила, привыкла обходиться каким-то перекусом, тем более что Андрюша всегда обедал где-то по кафешкам, вечером чаще всего были концерты, а дома обычно пили чай. Но Машенька горячо попросила не беспокоиться на этот счет. Она любит возиться на кухне и многое умеет – и кашу сварить, и омлет взбить, и картошку пожарить.

Машенька действительно оказалась очень хозяйственной девочкой и многое сразу взяла на себя. Она выхватывала у Елены Васильевны пылесос и швабру и с энтузиазмом отдраивала всю квартиру. Она не давала ей чистить овощи и тут же брала все в свои руки. Елена Васильевна чувствовала себя неловко. Машеньке надо заниматься, а она по дому хлопочет. Что она скажет потом Жанне Аркадьевне? Но со временем Елена Васильевна стала замечать – Машенька только рада отвлечься от своих учебников. И даже на рояле играть она прекращала моментально, если слышала, как Елена Васильевна что-то делает на кухне.

Было видно, что настроение Машеньки поднимается, когда она помогает готовить обед, и тускнеет, когда приступает к ненавистному ей Ганону. Признаться, Елена Васильевна тоже уставала от игры Машеньки. Как педагог, она слышала все огрехи девочки, понимала, что ее способности не вполне соответствуют тому, что будут ждать от нее в приемной комиссии. Но вдруг повезет? Попадется кто-то не слишком привередливый, или будет недобор, или, например, побольше людей решат взять на первый курс, чтобы потом отсеять. Всякое бывает. И не ей лезть в чужую судьбу, она ей не мать, слава богу.

В первую очередь Елену Васильевну раздражала подборка произведений, которые Машенька включила в свою программу для экзамена. Все слишком избитое, часто исполняемое в музыкальных школах и поэтому надоевшее. А главное, что расстраивало ее как преподавателя, – пьесы были выбраны по принципу «лишь бы попроще». Взять хотя бы первую прелюдию Баха из «Хорошо темперированного клавира». Она действительно совсем несложная, ее легко запомнить и легко играть. Но впечатление от нее должно быть таким же легким, прозрачным, как от первой летней паутинки с капелькой июньского дождя, качающейся на фоне солнца.