«Иметь птицу». Так по-немецки «сойти с ума».
Надо мной нависает красивый орёл-фашист с такими толстыми ногами, будто бабушка заставила надеть его три пары штанов.
Бывший самый большой аэропорт в мире – закрыт. Теперь это просто огромный дом с орлами и пустое взлётное поле в центре города городов. Миллион человек сказали, что нет, тут не построят жилья для богатых. Был референдум. Было круто.
Потом пришли тысяча садовников и разбили сад.
Сто архитекторов придумали театр и цирковую школу. И будку, чтобы рассказывать истории. Я рассказал свою. Луг сохранили тоже. Там гнездятся жаворонки. И если погода не плохая и не хорошая, а в самый раз, берлинцы приходят сюда пускать воздушных змеев. Осторожно, не наступая на гнёзда.
Я стою спиной к орлам, лицом к жаворонкам. На взлётной полосе сирийская семья играет в вышибалы, водит – мама, юная, прыгучая, вьётся её хиджаб. Мальчик с матерчатой птицей ловит ветер. Что-то он делает пока не так, и птица его не взлетает, но он не плачет.
Этот город построен из ветра. Митте, и Веддинг, и Цоо, и Кройцберг из ветра. Ветер уносит салат из моей шавермы. Траву из моей трубки. Срывает рисунки с руин.
Это ветер – строительный мусор: забыли прибрать площадку, и вот дует.
Или нет: этот ветер – запас кирпича, обновлять вавилонские башни Берлина, его вавилонские стены. И если вдруг он перестанет, всё истончится за ночь и миллионы людей проснутся на голой земле.
Я выбираю новую гитару. Трень пальцем. А кто-то рядом – ксилофон. Дзынь палочкой. Под нами пять этажей музыки. Большой Берлин до горизонта.
Гитара трудная. Капризная и режет пальцы. А ксилофон хороший. Приходишь в лес. Ложишься. Ставишь рядом. И ждёшь. Громкое дзынь – каштаны. Тихое – жёлуди.
Нас дюжина. Мы писатели. Чтоб нам хорошо писалось, нас на месяц поселили в красном дворце на синем озере. Я никогда так не жил. Спасибо. Скоро это закончится. Скоро надо вернуться к жизни, а там пустовато.
За утренней овсянкой мы говорим о мире.
– У нас фашисты, – говорит венгр.
– И у нас, – говорит полька.
– Меня девушка бросила, – говорит грузин.
Я стесняюсь английского и понимающе улыбаюсь.
В нашем Ванзее придумали выражение «выселение на восток». Это про польские концлагеря. Теперь тут повсюду дворцы и яхты. Я тоже так хочу. Хотя бы дом и лодку. Я хочу, чтобы дед мой ещё пожил, поругался бы по-немецки. И ничего, что он почти слепой, я всё ему расскажу. Хочу, чтобы Лена увидела ту колокольню. Чтобы Рудра с Варуной метали стрелы и гнали волны. Чтобы Тень танцевала с Волком, всегда был четверг и никогда понедельник. Но больше всего я хочу дом и лодку, Господи, ну бывает же хотя бы дача даже у самых бедных людей. Может, мне заплатят за эту азбуку немцы. Это будет весло и дверь. На двери я хочу колотушку.
Багажа у меня немного, чемодан у меня на колёсиках. А теперь без колёсиков, кажется, и не делают. Коченею на переходе. Так не хочется, чтобы Берлин, бесконечный, кончался. Человек в разноцветной рубашке – моя такая же – улыбается мне.
Достаёт сигареты,
жвачку,
теннисный мячик.
Жонглируя и задом наперёд идёт по зебре. Красный. Зелёный. Красный. Пора и мне. Прощай. Прощай же.
Грустный русский для начинающих
Главная наша буква – Ы. Звук у неё – будто ударили спящего. Уведите язык в гортань, растяните губы, очистите сердце, чтобы просто пусто бегало по кругу. Попробуйте: ы-ы-ы.
– Как вы, мытари?
– Вырвали зубы, промыли раны, смотрим больные сны.
– Молодцы!
Повторяйте с печалью:
быть ныть быть ныть
быть ныть быть ныть
Сначала нас бьют родители, потом мы детей, потом нас дети. Для облегчения души мы бьём слова. Все они у нас в следах от ударов.
– На, тварь.
– Получай, сука.
– Ты просто вымещаешь на мне все эти штуки из детства.
– Да.
С лёгким стыдом откройте словарь. Выберите слово подлинней и ударьте. Пните популяризатора прямо в «а». Человеконенавистницу в «и». Светопреставление в «е».
Наши слова – мужского, женского, среднего рода. Мужские слова тупые и грубые, часто пьющие. Женские – одинокие суки. Средние – например, колесо.
– Привет, Маша. Я потратил все наши деньги на пиво и жестокости.
– Привет, Миша. Я потратила на тебя всю жизнь.
– А я покатилось, у меня такие спицы.
– Просто заглохни, вещь. Просто закрой рот.
С чувством неловкости прочитайте эти плохие стихи вслух.
Решение. Сомнение. Окно.
Дерьмо!
Прохладно и довольно странно.
Стекло разбито, тело безымянно.
Тупое утро. Мокрое пятно.