Пьяный корабль. Cтихотворения

Листьев рой золотой вьется вокруг генеральского дома. Все семейство на юге. – Отсюда по бурной дороге можно дойти до пустой харчевни. – Замок назначен к продаже; ставни сорваны с окон. Священник, должно быть, унес ключи от церкви. – Сторожки в парке пусты. Ограда так высока, что над нею видны только шумливые кроны. Впрочем, там не на что и смотреть.

Поля подступают к деревушкам, где не поют петухи, не звенят наковальни. Запруду спустили. О придорожные распятия, мельницы среди безлюдья, островки на реке и скирды!

Гудели цветы колдовские. Его баюкали косогоры. Пробегали звери сказочной стати. Облака собирались над морем, сотворенным из вечных горючих слез.

III

Есть такая птица в лесу – ее пенье тебя остановит и в краску вгоняет.

Есть часы, что вовеки не бьют.

Есть логово с выводком белых зверюшек.

Есть пологий собор и отвесное озеро.

Есть повозочка, брошенная на лесосеке, а бывает, что она, вся в лентах, несется себе вниз по тропинке.

Есть табор бродячих комедиантов – его иногда замечаешь сквозь придорожную поросль.

И, наконец, когда тебе нечего есть и пить, найдется кто-нибудь, чтобы выставить тебя вон.

IV

Я святой, я молюсь на террасе – так мирно пасется скотина до самого Палестинского моря.

Я ученый в сумрачном кресле. Ветки и струи дождя хлещут в окна библиотеки.

Я путник на большаке, проложенном по низкорослому лесу. Журчание шлюзов шаги заглушает. Я подолгу смотрю, как закат меланхолично полощет свое золотое белье.

Я с радостью стал бы ребенком, забытым на молу среди моря, мальчишкой-слугой, бредущим по темной аллее, касаясь неба челом.

Тропинка все круче. Холмы покрываются дроком. Воздух недвижен. Как далеко до птиц и горных ключей! Если дальше идти, наверняка доберешься до края света.

V

Как бы мне снять, наконец, эту могилу, выбеленную известкой, с цементными грубыми швами – глубоко-глубоко под землей!

Вот я сижу за столом под яркой лампой, сдуру перечитывая старые газеты и пустые книжонки.

На страшной высоте над моим подземным укрытием коренятся дома, клубятся туманы. Грязь красновато-черна. Чудовищный город, ночь без конца.

Чуть пониже – сточные трубы. По бокам – лишь толща земного шара. Быть может, в ней лазурные бездны, колодцы огня. В тех плоскостях, должно быть, и сходятся луны с кометами, сказанья с морями.

В часы отчаянья воображаю шары из сапфира, из металла. Я – властелин тишины. С чего бы подобью отдушины вдруг забрезжить под сводом?

Перевод Ю. Стефанова

III. Сказка

Жил Принц, который оскорбился тем, что вечно был примером лишь процветания обыденных щедрот. Он грезил невероятной трансформацией любви, подозревая своих женщин в уменьях больших, чем это гарнированное небом и роскошью потворство. Он жаждал видеть истину, миг сердцевинного желанья и довольства. Будь это извращенным рвением иль нет, он возжелал. По меньшей мере, властию людской он обладал немалой.

Он умертвил всех женщин, бывавших с ним. Вот разорение в саду красот! Под саблей они его благословляли. Он не велел призвать других. – Женщины явились вновь.

Убиты были все, кто вился рядом – после охоты или возлияний. – Все вились рядом.

Он забавлялся, закалывая редкостных зверей. Он поджигал дворцы. Он бросался на людей, рубя в куски. – Толпа, и золотые крыши, чудесные животные отнюдь не исчезали.

Так можно жить экстазом разрушенья, омолодиться жестокостью! Народ безмолвствовал. Никто не предлагал развития его идей.

Однажды вечером надменно он объезжал владенья. Пред ним явился Гений, красоты невыразимой, да что – непредставимой. Его манера и весь облик обещали изысканную многую любовь! и счастье несказанное, да что – невыносимое! Должно быть, Принц и Гений друг друга поразили в сердцевину естества. Как было им потом не умереть? Они и умерли одновременно.

Но Принц скончался во своем дворце, в годах обычных. Принц был Гением. Гений был Принцем.

Желанью нашему недостаёт премудрой музыки.

Перевод Я. Старцева

IV. Парад

Дюжие бестии. Много тут грабивших ваши миры. Без нужды и не торопясь пускать в ход свою великолепную хватку и знание ваших душ. Экий зрелый народ! Глаза с придурью, на манер летней ночи, красные и черные, трехцветные или как сталь в крапинах золота звезд; тип лица деформированный, свинцовый, обескровленный, выжженный; хрипотца разудалая! Свирепая поступь лохмотьев! – Есть и юнцы – как взглянут они на Херувима? – наделенные устрашающим голосом и кой-каким опасным чутьем. Этих шлют в город пообтрепаться, вырядив в тошнотворную роскошь.