Пьяный корабль. Cтихотворения

– Сицилия, Рим —

сквозь лунные мрежи,

сквозь морок и дым!

Перевод Г. Кружкова

«О, времена, о, города…»

О, времена, о, города,

Какая же душа тверда?

О, времена, о, города!

Меня волшебство научает счастью,

Что ничьему не властно безучастью.

Петух наш галльский воздает

Ему хвалу, когда поет.

Теперь мое желанье дремлет, —

Ведь счастье жизнь мою подъемлет,

Очарованье телу и уму,

И все усилья ни к чему.

А песнь моя понятно ль пела?

Она бежала и летела,

О, времена, о, города!

Ф. Сологуба

«О сердце, что нам кровь, которой изошел…»

О сердце, что нам кровь, которой изошел

Весь мир, что нам пожар и неуемный стон,

Всесокрушающий, рыдающий шеол,

И над руинами свистящий аквилон,

И мщение? – Ничто… Однако, если вновь

Возжаждем? Сгинь тогда, мир алчный и гнилой,

Цари, купцы, суды, история – долой!

Мы – вправе! Золото, огонь и – и кровь! И кровь!

Стань мщенья символом, террора и пальбы,

Мой разум! Зубы сжав, постичь: назначен час

Республикам земли. Властители, рабы,

Народы, цезари – проваливайте с глаз!

Кто вихрь огней разжечь решился бы, когда

Не мы, романтики, не братский наш союз?

Смелее к нам, друзья, входите же во вкус:

Дорогу – пламени, долой ярмо труда!

Европа, Азия, Америка – к чертям!

Наш вал докатится до самых дальних стран,

И сел, и городов! – Нас предадут смертям,

Вулканы выгорят, иссохнет океан…

Решайтесь же, друзья! Сердца возвеселя,

Сомкнувшись с черными, с чужими – братья, в бой!

Но горе! Чувствую, как дряхлая земля,

Полна угрозою, плывет сама собой.

Ну, что же! Я – с землею навсегда.

Перевод Е. Витковского

Стыд

Так, что не взрежет ланцет

Мозг этот, белый, зеленый

И ожирелый пакет,

В паре всегда обновленный…

Ах! Он разрезал бы свой

Нос, свою губу, все уды,

Брюхо! и бросил долой

Лядвеи даже! О, чудо!

Нет же; я знаю, что так,

Как для ребра его камень,

Нож голове его, как

Кишкам сжигающий пламень,

Все ж бы дитя не постиг,

Робкий, подобный осляти,

Как прекратить хоть на миг

Хитрое дело, предатель,

Как с Мон-Роше скверный кот,

Вонью обдавший все сферы!

Пусть его смерть воспоет,

Боже! молитвенник веры!

Перевод Ф. Сологуба

Стихотворения в прозе

Озарения

I. После потопа

Едва лишь осела покойная воля Потопа,

Застыл в колокольцах и злаках колеблемых заяц и молитву вознес небесной радуге сквозь паутину.

О, сокрывшиеся драгоценные камни – там уже озирались цветы.

На замызганной улице встали прилавки, и к морю пришлось вытягивать барки, в ступенчатый верх, как на старых гравюрах.

Стекала кровь у Синей Бороды, – на бойнях, – с трибун, где Божия печать бледнила окна. Стекало с кровью молоко.

Работали бобры, дымился жидкий кофе на разлив.

В огромном доме стекол, еще слезящемся, в траур одетые дети смотрели на чудо-картины.

Хлопнула дверь, и ребенок на площади сельской руки воздел, уловил флюгеры и жируэтки под разразившимся шквалом.

В Альпах дама NN воздвигла рояль. На сотне тысяч престолов собора мессу служили и с торжеством причащали.

Тронулись в путь караваны. Сиятельный Чертог построен был в полярном хаосе ночей и льдов.

И тогда – Луна услыхала шакалов вытье с полей чабреца, и эклоги ворчливых сабо по садам. И стволом фиолетовым, почкой набухшей поведал эвхарис, что это весна.

Глухо; пруды, – пенься, мосты и леса заливая, – органы и траурный креп, – и молнии, грохот, – поднявшись, кружитесь, – печали и воды, поднявшись, Потопы отверзните.

Ибо после рассеянья их – о, таящиеся драгоценные камни, и раскрытье цветов! – только скука! И Царица, Колдунья, что угли свои в глиняном тигле раздула, никогда не захочет открыть то, что ведомо ей – неизвестное нам.

Перевод Я. Старцева

II. Детство

I

О, этот идол, черноглазый и желтогривый, безродный, бездомный, – и все же он благородней любых мексиканских или фламандских сказаний; владенья его – дерзновенная лазурь и зелень – бегут по отмелям, которым не знавшие паруса волны дали свирепо звучащие имена – греческие, славянские, кельтские.

На опушке лесной – где цветы, что растут лишь во снах, распускаясь, звенят и сияют – девочка с апельсиновым ртом; сжаты колени пред льющимся с поля светоносным потопом; наготу осеняют, пронзают и скрывают радуги, травы, море.

Дамы, что кружатся по террасам над морем, инфанты и великанши, спесивые негритянки в желто-зеленом мху, словно ожившие драгоценности на жирной почве лужаек и садиков талых, – юные матери и старшие сестры со взорами паломниц; султанши с царственной поступью и в своевольных нарядах, чужестраночки и тихо страдающие особы.

Что за скука – час «милого тела» и «милого сердца»!

II

Вот она, маленькая мертвица за порослью роз. – Усопшая юная мама сходит с крыльца. – Коляска кузена скрипит по песку. – Братец (он в Индии!) ближе к закату, на поле гвоздики. А стариков схоронили навытяжку возле развалин стены, поросших левкоем.