Пьяный призрак и другие истории (ЛП)

   Вскоре возникла любопытная ситуация. Тому стало казаться, что Ральф приближается к идеалу, изображенному на портрете. Поначалу он отверг это наблюдение как совершенно фантастическое. А затем вспомнил случай с его собратом по кисти, в Париже, когда девушка, изображенная в одеянии монахини, увидела картину, восприняла ее как свое призвание, и дело кончилось тем, что она ушла в монастырь. Случаи были не совсем схожими, но Клеймор видел определенное сходство в том, что они оба, казалось, демонстрировали, как возможность, изображенная на холсте, может стать важным фактором, влияющим на действительность. Эта проблема сильно заинтересовала его. Он говорил Селии, что Ральфу необходимо всего лишь "пробуждение", чтобы развиться в благородного человека, и он начал размышлять, в его ли силах дать тому необходимый импульс, создать нить, вокруг которой будет происходить процесс кристаллизации. Он работал медленно, с особой тщательностью, стараясь, чтобы Тэтчер присутствовал в мастерской как можно чаще, даже когда он не рисовал, чтобы картина постоянно находилась перед его глазами; и теперь был уверен в одном: вне всякого сомнения, Ральф развивался.

   "Post hoc sed non ergo propter hoc. После этого, но не вследствие этого", - сказал он себе на латыни своих школьных дней; но втайне полагал, что в данном случае, "после" является именно "вследствие".

   На следующий день после разговора Селии со своим женихом о портрете, художника навестил Ральф. Молодой человек, казалось, был так чем-то поглощен, что Том попытался немного расшевелить его, осведомившись, не думает ли Тэтчер, что его портрет несколько не совпадает с оригиналом.

   - Я думал вовсе не о нем, - с улыбкой ответил молодой человек. - Я просто... не знаю даже, как объяснить. Вы когда-нибудь чувствовали, чтобы какая-то ваша часть, какая бы то ни было, удалилась во внутрь с неведомой целью, закрыв за собой дверь?

   - Случалось, - ответил Том. - Но я всегда утешаю себя тем, что эта цель очень и очень важная, если я не могу принять участие в ее рассмотрении, в противном случае дверь не стоило бы запирать так тщательно.

   - Вот как? - заметил натурщик. - У меня был веселый старый дядя-священник, который запирал двери своего кабинета и притворялся, будто пишет самые убедительные проповеди, в то время как сам попросту сладко спал. Боюсь, - продолжал он, тяжело вздохнув, - что в моей голове никогда не происходит ничего важного. Знаете, я склонен почти ненавидеть вас.

   Художник удивленно взглянул на него.

   - Ненавидеть меня? - повторил он. - За что же вы склонны меня ненавидеть?

   - Потому что вы - воплощение того, чем я не являюсь; потому что вы преуспеваете во всем, в то время как я ничего в жизни не добился; потому что за покерным столом жизни вы постоянно в выигрыше, а я - в проигрыше.

   Странный оттенок горечи, прозвучавший в голосе Ральфа, озадачил Клеймора. Это совсем не было похоже на Тэтчера: смотреть в прошлое или оплакивать упущенные возможности. Художник задумчиво потер кисть о палитру.

   - Даже если бы это было так, - сказал он, - я не понимаю, почему вы должны вымещать свое разочарование на мне. Ведь не я же в этом виноват, не так ли? То, что вы говорите, это, конечно же, ерунда.

   - Ерунда? Ничего подобного. Я ничего не совершил. Я ничего не знаю. Я ни на что не годен, и хуже всего то, что девушка, о которой я мечтал всю жизнь, понимает это так же хорошо, как и я. Она не дура; и, разумеется, мои проблемы ее нисколько не интересуют.

   Признание выглядело настолько мальчишеским, что Клеймору захотелось улыбнуться, но высказанные чувства были совершенно искренними, и он не мог себе этого позволить. Но, по крайней мере, одно было очевидно: Ральфа, наконец, более не удовлетворяла его праздная, бесцельная жизнь. Он осознал это, взглянув на себя глазами женщины, чье мнение было ему небезразлично. Клеймору пришло в голову, что именно это и могло привести к тем изменениям, которые он заметил в своем натурщике, а вовсе не влияние портрета. Эта мысль поразила его; он почувствовал себя так, словно был обманут. Словно великолепный дворец, выстроенный его фантазией, обрушился руинами вокруг него. Он сделал неопределенный жест и отложил палитру.

   - Свет ушел, - сказал он. - Сегодня я больше не могу рисовать.

III