Прошел год, прежде чем Том рассказал Селии историю двух портретов. Искушение и последствия такого рассказа боролись в его сознании, так что ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы все-таки решиться. Он закончил первый портрет без дополнительных сеансов, так как Ральф, к большому облегчению художника, старался держаться подальше от мастерской. А затем он оставил Салем, сказав себе, что его присутствие может заставить Ральфа покинуть дом, где, как хотелось Тому, тот должен был бы оставаться, и что влияние портрета, если оно существует, может Ральфу в этом помочь.
- Не знаю, - задумчиво сказала Селия, - произошли ли перемены в Ральфе из-за картин или из-за его разочарования; но в любом случае я вижу, насколько реальным все было для тебя, и я рада, что ты выдержал испытание; хотя, - добавила она, нежно улыбнувшись мужу, - я с самого начала должна была знать, что ты окажешься на высоте.
- Но ты должна признать, - ответил Том, улыбнувшись ее последним словам, - что Ральф сильно изменился за последний год, с тех пор, как увидел этот свой, первый, портрет.
- Да, - все так же задумчиво ответила она, - он быстро взрослеет и становится все больше на него похож.
ВЯЗАЛЬЩИЦЫ НА СОЛНЦЕ
Вязальщицы и женщины на солнце.
Двенадцатая ночь, II, 4.
Мягкий свет октябрьского солнца падал на крыльцо величественного старого серого дома; длинные тени ломбардских тополей тянулись в сторону двух седовласых женщин, сидевших там и спокойно вязавших.
Особняк был построен в колониальные времена. О том, что он был возведен до того, как общественное мнение окончательно утвердилось в отношении надлежащего участка земли, можно было сделать вывод из его одинокого положения на берегу реки, протекавшей через маленький городок, стоявший в миле отсюда. Тополя, убитые зимами и побитые временем, были в расцвете сил полвека назад, но они были молоды по сравнению с домом, перед которым вытянулись подобно часовым. Из небольших окон этого жилища Грейманов, чьи надгробия давно уже ушли в землю и поросли мхом, когда-то можно было видеть поднимающиеся по реке военные британские корабли, а на крыльце, где сейчас мирно вязали женщина, стоял когда-то капитан Мейнард Грейман, осматривал небольшую группу добровольцев, прежде чем вести ее против англичан, и произносил перед ними зажигательную, полную патриотизма речь, - чья кровь вскоре пролилась при Лексингтоне. В этом месте все еще царил дух дореволюционного достоинства и самоуважения.
Подобно тому, как тополя много лет отбрасывали мрачную тень на особняк, Грейманы, отцы, сыновья, и сыновья сыновей, поколение за поколением, жили здесь и умирали; точно так же все это время Саутеры оставались верными слугами семьи. Они видели, как величие семьи постепенно угасало от своего первоначального великолепия, и гордость семьи оставалась единственной уцелевшей из первоначальных достоинств; они старались бороться с превратностями судьбы, уничтожавшими богатство и власть дома; но деньги уходили и не возвращались, репутация тускнела, и даже имя находилось на грани исчезновения, поскольку от семьи остался только старик, прикованный к постели, пребывавший в мечтах о возвращении исчезнувшей значимости, и его прекрасной единственной дочери, понапрасну терявшей дни юности рядом с ним.
В то время как семейство Грейманов увядало, Саутеры, казалось, перенимали от своих хозяев то, что те утрачивали. Изменения, помогающие развитию республиканского общества, унижающие возвысившихся и возвышающие смиренных, не могли бы иметь лучшей иллюстрации, чем эти два семейства. У старой Сары не было более необходимости оставаться в доме служанкой с небольшим жалованьем, помогая своим хозяевам своими средствами. Доллар к доллару, она скопила небольшую сумму и могла бы жить там, где ей заблагорассудится, даже иметь собственных слуг. В ее жилах, однако, текла кровь Саутеров, верность семейству Грейманов передалась ей по наследству от множества поколений; и ни уговоры ее детей, ощущавших на себе веяния нового времени, ни сумма ее счета в городском сберегательном банке не могли заставить ее покинуть свое место. Когда-то, давным-давно, выходя замуж за своего кузена, безобидного, кроткого человека, умершего четверть века назад, она поставила условием, что не откажется от служения; и ее положение в доме Грейманов, как и ее имя, после заключения брака осталось неизменным.