Песец, понимая, что сам подписал себе обвинительный приговор, завыл от злости и обиды. А собрание, благосклонно выслушав заявление Простомира, доброжелательно зашумело. Никто не мог похвастать таким длительным воздержанием от вина, кроме волхвов из стран, где почитают Магомеда. Да и то, если разобраться, хе-хе…
– Песец, участь твоя решена! – сказал Простомир. – За подобные преступления полагается разжаловать из волховского звания. Ты больше не можешь волховать и тебе не подчиняется ни вода, ни воздух, ни огонь, ни земля. Ни звери рыскающие, ни птицы летучие, ни гады ползучие, ни козявки кусучие. Отныне ты простой смертный и, как все смертные, подвержен болезням, старости и поражению деревянным, костяным и железным оружием, а также верёвочной петлёй, утоплению в озёрах, реках, морях, окиянах…
Простомир ещё долго перечислял, чего лишился и что приобрёл Песец, изгнанный из славного волшебного братства. Наконец он закончил. Из толпы магов раздался голос:
– А как его величать-то теперь будем? Хитрый Песец – имя волховское, простому человеку неуместное.
Простомир задумался.
– Истину говоришь, брат. Надо ему и имя менять. Так, какие будут предложения?
– Вонючий Скунс! – сказал бронзоволикий шаман из заморской страны, которую позже назовут Новым Светом.
– Ишак паршивый! – предложил кто-то из волхвов стран полуденных.
– Грязная Свинья! – крикнул пожилой друид.
Предложения посыпались одно за другим, но все они Простомира не устраивали.
– Братья! – сказал он. – В его стране не знают таких зверей. Поэтому ничтожность прозвища не будет понятна его соплеменникам. Надо что-то тутошнее, известное.
– Может, сам что-то предложишь? – спросил кто-то. – А то как критиковать – так каждый герой, а как до дела…
Простомир поморщился:
– Ну, например, Олень Комолый.
Шаман дико взвыл. Очевидно, по представлениям самоедов, такое прозвище было очень обидным.
– Да, пусть будет Олень Комолый, то есть безрогий. Ведь безрогий олень – всё равно что мужик без этого самого… евнух, словом, из тех, что в басурманщине султановых жён стерегут.
Самоедские колдуны, признавая, что их соплеменник наказан справедливо, согласно закивали головами. Один из них сказал:
– Плохим Олень Комолый шаманом был. Наставник виноват тоже. Надо бы и его наказать, однако.
Простомир задумался.
– Пожалуй, да. Учитель всегда в ответе за своего ученика. А если научил волховать, то в ответе вдвойне, ибо дело это для простых людей опасным может быть. Только как же его наказать, он же давно в Правь ушёл?
– Ничего, достанем и из Прави. Не впервой, – улыбнулся самоед.
Он дунул, плюнул, крикнул что-то по-своему и вот – перед ними предстал высокий седой старик-самоед с длинными волосами, одетый в богатые лисьи шкуры.
– Здравствуй, Мудрый Олень, – сказал ему Простомир, – знаешь, для чего тебя сюда доставили?
– Знаю, – ответил тот, – нерадивость и злой умысел моего ученика тому причиной. Вину свою признаю и готов понести наказание.
– Это хорошо, что признаёшь, – сказал Простомир, – поэтому наказание тебе будет не очень сильное. Отныне лишаешься ты ежедневного чая с молоком и солью. Будешь пить пустой чай, без ничего. Носить будешь шкуры не самые лучшие, а поплоше, потёртые. Чум твой будут укрывать тоже не лучшие шкуры, а старые, которые другие шаманы не возьмут. Но вместе с тем, поскольку ты признал свою вину, места в верхнем мире мы тебя не лишаем. Пребывай там в спокойствии и проси Великого Духа, чтобы другие твои ученики делами своими заслужили тебе прощение и вернули всё то, что у тебя сейчас отобрали… Ступай.
Простомир махнул рукой, и наставник нерадивого шамана растворился в воздухе.
– С шаманом-то мы разобрались, а что с сиртя делать будем? – спросил молодой немецкий волхв.
– Да ничего не будем, – устало ответил Простомир, – теперь, когда бывший Хитрый Песец, а нынешний Олень Комолый лишён шаманской силы, они просто вернутся обратно в Навь. Даже и не поймут, куда всё подевалось. Ну, помашут там, у себя, в нижнем мире, секирами да успокоятся. Будут и дальше своих духов пасти. Лишь бы не появлялся кто-нибудь вроде Песца, кто захочет и сможет их из Нави в Явь вызвать. Да что там говорить, пройдёмся по городу – сам увидишь. Сиртя уже все отправились обратно, откуда пришли… Слушай, а зовут-то тебя как?
– Филипп Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм. Так меня батюшка при рождении назвал. Но это длинно слишком. Я всем говорю, чтобы меня звали просто Парацельсом.
– Парацельсом? Да ты, я вижу, Авла Корнелия почитаешь?
– Считаю его своим учителем, хоть и погиб сей маг задолго до моего рождения. Он ведь тоже был из наших.