Пять абсолютных незнакомцев

– Может, вернемся к этому вопросу, когда я не буду умирать от боли?

– И когда мы выберемся из снега на горном склоне, – добавляет Харпер.

– Понятия не имею, как мы отсюда выберемся, – говорит Брекен. – Наверно, придется долбить снег скребком для ветрового стекла.

– Нет, у нас же есть лопата, – возражает Харпер. – В багажнике. В аварийном наборе.

– А, том самом, со сломанными цепями? – спрашивает Брекен, открывая дверь. – Что ж, я возлагаю много надежд на эту лопату.

Однако лопата оказывается в полном порядке. Единственный полезный предмет в наборе. Помимо нее там есть пара сигнальных ракет, оранжевый светоотражающий треугольник, жилетка ему в тон и мешок с инструментами самого дешевого вида. В жизни не видела такого жалкого набора. И все же хорошо, что у нас есть лопата.

Я обнимаю себя за плечи. Зачем я вообще вышла из машины? У нас на троих одна лопата, и Брекен явно справится с работой лучше меня или Харпер.

– Как мне помочь? – спрашиваю я.

– Не знаю. – Брекен пожимает плечами. – Постой тут рядом для красоты.

– По-твоему, на дворе семидесятые? – Харпер резко смеется.

– Ну, зато я тебя рассмешил.

– А меня нет, – говорю я.

– Да ладно тебе! Мы с тобой через многое прошли. Будь умницей, не порть всем настроение, а?

Харпер качает головой, словно Брекен ее непутевый младший брат. Но Брекен-то не ребенок.

Интересно, сколько доли правды в этих его шутках?

Харпер вздыхает.

– Может, намерения у тебя и хорошие, но, когда поступишь в медицинский, больше так не шути.

Брекен опускает взгляд. Вид у него напряженный.

– В медицинском у меня проблем не будет.

Я смеюсь.

– Только потом не плачься нам, когда на тебя подадут жалобу.

– Договорились. А теперь пора копать.

Харпер хмурится. Ветер подхватывает прядь ее темных волос и швыряет ей в лицо.

– Мне кажется, мы никогда не доедем до дома. Как думаешь, может, мне надо было…

– Нет. Ты делаешь все, что можешь. И сама это знаешь. – Брекен сжимает ей плечо. – Ага?

– Ага, – отвечает она.

Я чувствую себя невидимкой. Ох, если бы и правда можно было исчезнуть. Я едва дышу, надеясь, что они меня не замечают. Вот этот долгий взгляд, которым они обменялись… он явно не предназначается для посторонних глаз. Может, Джош и прав. Возможно, они были знакомы до этой поездки.

Но зачем им тогда это скрывать?

Брекен достает из кармана телефон и протягивает Харпер.

– Подержи, чтобы я его не выронил из кармана.

Я приободряюсь: сейчас самое время позвонить домой. Я уже давно не звонила маме, и она наверняка сходит с ума.

– Брекен, можно позвонить с твоего телефона домой?

– Конечно. Только у меня садится батарея. И мне нужно будет зарядиться, когда вернемся в машину.

– Да, обязательно. Спасибо.

Разблокировав мобильный, он протягивает его мне. Я набираю мамин номер и останавливаюсь, не нажав последние две цифры. Конечно, оставлять маму в неведении нельзя, но, если я ей позвоню, что случится тогда? Мне рассказать ей о том, как мы поменяли маршрут? И про аварии? Про то, что магистраль перекрыта? Невидимый кулак сжимает мне сердце. Два года назад я бы позвонила не раздумывая, но сейчас… Когда мы виделись в последний раз, у нее все еще были расшатаны нервы. По телефону голос у нее спокойнее, но я-то знаю свою маму. Я не могу стоять тут полчаса и с чужого номера уговаривать ее не совершать глупостей. Нужно, чтобы она была спокойна. И еще я должна быть уверена, что смогу закончить звонок через пять минут.

А значит, маме звонить нельзя.

Вместо этого я звоню папе. Он не отвечает. Я перезваниваю. Снова нет ответа: наверно, из-за того, что я звоню с незнакомого номера. Наконец, с третьей попытки, я дозваниваюсь. Услышав его голос, я слабею от облегчения. Одного «алло» хватает, чтобы настоящий мир влился в нынешний кошмар, точно солнечный луч через раскрытое окно.

– Папа, – резко выдыхаю я.

– Мира… – Он явно встревожен. – Что происходит, детка? Я пытался дозвониться до тебя с тех пор, как узнал про отмену рейсов. Ты как?

– Ну, относительно в порядке.

– Давай рассказывай. Ты где?

Я вздыхаю. Боже, какое облегчение.

– Даже не знаю, с чего начать.

Он коротко смеется.

– Ну, например, с того, почему ты звонишь с чужого телефона.

– До этого много всего случилось.

Я рассказываю ему о том, как задержали мой рейс, как я согласилась поехать с ребятами, и про наше злосчастное решение свернуть на I-80.

С папой мне не приходится врать о придуманной семье, потому что он не впадает в панику по любому поводу. Он выслушивает меня, периодически вставляя «ага». По паузам в его междометиях я понимаю, когда он не одобряет мои поступки. Я его не виню. Я сама от себя не в восторге.

В какой-то момент я начинаю описывать аварию на мосту, а потом меня уже не остановить. Я беспорядочно перескакиваю с дорожной остановки на пугающего незнакомца в бейсболке, оттуда – к потерянному телефону, потом говорю про сонливость Кайлы. Про кражу бензина я не рассказываю: это уж слишком, даже для папиных ушей.

– И где ты сейчас? – спрашивает он.

– Не знаю. На какой-то проселочной дороге. Погода просто ужасная. Мы едем по сугробам.

– Должен сказать, мне это все не нравится.