Пять абсолютных незнакомцев

– Мне тоже, – честно признаюсь я.

– Может, остановитесь на какой-нибудь заправке или в гараже? Отдохнете, позвоните в полицию. Они отвезут вас в участок, и вы хоть побудете в тепле и безопасности, пока не расчистят дороги.

– Уверена, что полиция сейчас по горло занята авариями. И мы застряли в какой-то глуши. Даже домов вокруг никаких.

– Что вы планируете делать дальше?

– Попробуем поехать на запад и свернуть обратно на I-80, где открытый въезд.

– И как тебе этот план? Как думаешь, ты в безопасности?

Я глубоко вдыхаю пропахший соснами воздух и поджимаю замерзшие пальцы ног внутри ботинок.

– Вроде да. Не знаю.

– Давай поговорим. Они лихачат на дороге?

– Нет, нет, совсем нет… – Я замолкаю, пытаясь понять, что чувствую. – Не знаю, просто мы друг друга не знаем. И они немного…

– Странные? – спрашивает папа.

– Да. Да, типа того. Чудные какие-то.

– В смысле, опасно чудные или просто со странностями?

– Наверное, просто.

Разговаривая с папой, я слышу, как глупо звучат мои слова.

– Если честно, я так устала, что едва держусь на ногах. Или я все же драматизирую.

– Да, голос у тебя измученный. Не хочу менять тему… – Папин голос звучит сочувственно. – Но звонила ли ты маме?

– Да, позвонила ненадолго… – Я прикусываю губу. – На самом деле я хотела с тобой поговорить про маму. Ты в курсе, что Дэниел от нее ушел?

Он молчит. Видимо, не расслышал меня.

– Они с мамой расстались. Ты знал?

Снова пауза. Однако на сей раз я уверена, что он меня услышал. Значит, он был в курсе.

Я не успеваю ничего спросить. Папа шумно выдыхает:

– Мира, об этом мы можем поговорить потом. Сейчас нужно сосредоточиться на том, чтобы ты в целости и сохранности добралась домой.

– Ты знал – и ничего мне не сказал? Сейчас же годовщина смерти Фиби, пап! Я нужна маме.

– Я знаю, как плохо было твоей маме, когда умерла Фиби. Но сейчас ей лучше. С ней все в порядке. Мы оба беспокоимся о тебе.

Я смеюсь, и мой смех звучит печально.

– У меня все хорошо! А у нее – нет. Это я точно знаю. А вот чего я не знала, так это что после переезда к тебе я перестану получать новости от мамы.

– Ты к нам несправедлива. У нас были причины тебе не рассказывать, и мы поговорим о них позже. Твоей маме надо, чтобы вы с ребятами благополучно разъехались по домам. Этим и займись, пожалуйста.

«Вы с ребятами». Ага. Только вот мама думает, что эти ребята – взрослые семейные люди с детьми. Я морщусь.

– Кстати, об этом… – Я замолкаю, топчась в снегу. – Ладно, это тебе точно не понравится. Мама знает, что я еду с Харпер, но она думает, что с нами еще и родители Харпер. И что мы все еще едем по I-78. Я ей слегка приврала.

– Ты знаешь, что я не одобряю ложь. Тем более собственной матери.

– Да, да, конечно. Когда я доберусь домой, можете запереть меня в комнате, пока мне не исполнится сорок. Но, пап. Пожалуйста, позвони ей. Она не знает, что я потеряла телефон. Она точно беспокоится. Если я ей позвоню…

– Она никогда не повесит трубку, – вздыхает папа.

– Ага. А еще вызовет нам на подмогу национальную гвардию и канадскую конную полицию.

– Сомневаюсь, что у нее есть там связи или что Канада придет вам на помощь, – говорит он со смешком.

Его чувство юмора меня успокаивает. Я, как наяву вижу прищур его темных глаз и широкую улыбку.

– И, кстати, я и сам переверну мир вверх дном, если понадобится.

– Пап, пожалуйста, – тихо говорю я. – Просто попытайся сделать так, чтобы она не нервничала.

– Слушай, я позвоню маме. Но ты не можешь бесконечно за нее переживать. Позаботься о себе. Сейчас важно, чтобы ты оказалась дома.

Он вынуждает меня пообещать, что я позвоню ему со следующей заправки. Говорит, что записал номер и готов звонить в полицию, если я не буду сообщать ему новости каждые пару часов.

– И еще кое-что, Мира.

– Что такое?

– Доверяй интуиции, хорошо? Если ты почувствуешь опасность – даже без видимого повода, – не сомневайся в себе. Просто выбирайся из машины на первой попавшейся заправке. Будь начеку и не мерзни. Может, и не сразу, но мы доставим тебя домой. Об этом не беспокойся.

– Ладно.

– И мама… С ней тоже все будет в порядке.

Я удерживаюсь от желания поспорить с папой. Мы вешаем трубку. Папа не знает, насколько ужасно все было. Он не видел, как мы с Дэниелом неделю за неделей натыкались на маму на кухне посреди ночи. Она стояла там и чистила картошку безо всякой на то причины. Или часами подметала одно и то же место в прачечной. Маме было совсем плохо.

Настолько плохо, что, наверное, мне лучше было не уезжать.

Пытаюсь не думать о том, как она отреагирует на папин звонок. Не представлять, как она стоит в халате рядом с елкой со странным, отстраненным выражением лица.

Словно сомнамбула, хотя она и не спит.

Может, папа прав и ей лучше. Но как нам отмечать Рождество без Фиби? Нам больше не распевать рождественские гимны, не попадая ни в одну ноту. Не поедать тесто для печенья прямо из холодильника, наплевав на сальмонеллез. Праздник стал таким… пустым.

– Просто довезите меня домой, – шепчу я, обращаясь в пустоту. – Мне нужно домой.

Впервые за очень долгое время мои слова напоминают молитву и в моем голосе слышатся нотки отчаяния.