В порту, где должна была произойти пересадка на пароход, отправлявшийся в Александрию, Фокс сбавил шаг и компания пошла, как будто бы не торопясь, не обращая внимания на гомон толпы, спешащей со своими чемоданами, толчки, тычки и оттоптанные ноги.
Спустя некоторое время такой неспешной прогулки Саммерс встретился взглядом с неприметной личностью, отличавшейся от всех прочих разве что несколько более внимательным взглядом и несколько более нервной походкой. Он невзначай показал Фоксу тростью на горизонт, как если бы интересовался погодой, тот вежливо взял под руку задумавшегося профессора, и все трое пошли, не сговариваясь, вперед – до тех пор, пока не свернули на бульвар Маритим, ведший из порта в город.
– Здесь недалеко гостиница «Адели» – маленькая, но очень уютная, – сказал Фокс.
– Надолго? – лаконично спросил Саммерс.
Фокс пожал плечами.
– Посмотрим, друг мой, посмотрим.
Они бросили беглый взгляд в витрину аптеки: стекло отразило неприметную личность на противоположной стороне улицы.
– Но вы же говорили, что вам уже приходилось…
– Я суеверен, – усмехнулся Фокс. – Не хотелось бы сглазить. Кстати, а вы?
– Нет, – отозвался коммерсант.
– Но неужели вы не замечали, что стоит вам огласить свои планы, как немедленно происходит какое-нибудь недоразумение?
– Недоразумения и так все время происходят, – отмахнулся Джейк. – Я просто всегда к ним готов.
– Что же, – улыбнулся Фокс, – может быть, вы правы. Может быть. Скажите, вы всегда так рациональны?
– Да, – сказал коммерсант.
Они свернули еще раз, прошли несколько кварталов по мостовой узкой улицы, где тесный тротуар был занят уличными женщинами, сидевшими и стоявшими у дверей своих комнат, и, наконец, остановились у кафе с непритязательным названием «Бель Жарден». Здесь Фокс коротко кивнул неприметной личности, давая знак подойти. Затем состоялся короткий разговор.
Спустя четыре дня в этом же самом кафе были получены три паспорта на имя мистера Вирджила Кейна, проживающего в Уокинге, Суррей, Англия; мистера Ральфа Фрэнсиса Кеннела и миссис Элизабет Кеннел из Лондона.
Оставалось последнее. Собственно, у Фокса все было готово: все четыре дня он провел у портного, обувщика и в магазинах, где сам изображал заботливого племянника, желающего сделать подарок своей тетушке.
Он шел решительной походкой, неся обвязанные лентами бумажные пакеты и картонки. С каждым следующим магазином этих пакетов и картонок становилось все больше. Когда вышли из универмага на Рю Каннебьер, пакетами и картонками были нагружены уже все трое. Оставалось зайти в аптеку и посетить самую дорогую парикмахерскую, где был приобретен превосходный парик, который сам Алекс считал темно-каштановым, а его подельники настаивали на том, что он рыжий. Наконец, вернулись в номер и Фокс приступил к делу.
Достал бритву и снял с головы всю растительность.
Нацепил белье, шелковые чулки, корсет и влез в нижние юбки.
Обул туфли.
Надел шуршащее платье из тафты под кружевным чехлом.
Превратил родинку у края рта в искусственную черную мушку.
Напудрился.
Приладил на обритую голову завитой парик, пышную шляпу, с полей которой опустил на лицо вуаль. При этом все в его гардеробе было либо черное, либо фиолетовое.
Потом надел часы-медальон.
И, наконец, взял зонт – лиловый зонт с черными рюшами.
На месте Антуана Паркура стояла нервная пожилая дама.
Все до единого мужские предметы его гардероба остались у старьевщика. До отхода «Шампольон» оставалось полтора часа.