Пятнадцатилетним мальчиком он мечтал сидеть вот так на палубе парохода. Чтобы пароход этот пересекал океан, впереди ждали захватывающие авантюры, а на самом искателе приключений были белые штаны. Все сбылось в точности. И что же? Подъем в шесть часов, гимнастика, холодная ванна, затем безостановочные занятия французским, штудирование трудов по зоологии, истории и географии, а вечером, ровно в половине одиннадцатого следовало оказаться в постели: стремясь сделать своего напарника как можно моложе, Фокс ввел режим сна и безжалостно настаивал на его соблюдении. Лишние полчаса были победой коммерсанта в яростном споре, не то было бы пришлось бы отправляться спать в десять.
Саммерс уронил на страницу сигарный пепел и вздохнул. Он не привык рано ложиться, до рассвета не мог уснуть и даже ранняя побудка была пока бессильна против привычки.
Из салона доносились звуки вальса.
– Как вам Спенсер? – поинтересовался Фокс.
Он дремал на диване, прикрыв лицо газетой.
Коммерсант неопределенно промычал в ответ.
Фокс усмехнулся.
– Читайте-читайте, не ленитесь. Помните, вы – натуралист. А когда закончите, тетушкин мальчик, я вам дам детективы. Без них образ будет неполным. Прекрасное дополнение, вы не находите? Что это, вы мрачны?
– А? – Саммерс очнулся от мыслей. – Нет, нет.
– Но что-то у вас на душе?
– Нет, ничего.
– Я вижу, что-то вас занимает до такой степени, что вы впадаете в некий транс.
– Пожалуй, вы правы, – Саммерс перевернул страницу. Он и предположить не мог, что книга, которую он начал с таким энтузиазмом, покажется такой нудной уже через пятьдесят страниц. – Именно транс. Я в трансе.
Фокс смотрел в сторону. Лицо его выражало недовольство.
– Послушайте, все ваши дела в Мичигане должны там и остаться, – сказал он. – До возвращения вы должны стать другим человеком. Иначе мы провалимся.
Он решительно встал и сделал знак следовать за собой. Подельники отправились в бар.
– Принесите что-нибудь от мрачных мыслей, – велел Фокс подошедшему стюарду.
– Виски, – лаконично сказал Саммерс. – Нет, стойте. Лучше коньяк.
Стюард склонил голову.
– «Дюпон», «Мюрат», «Дюпуи»?
– Э-э-э… – возникшая пауза выдала душевное смятение американца.
– Отчего бы вам не попробовать что-нибудь более утонченное, чем коньяк или виски? – вмешался Фокс. – Скажем, коктейль?
Его собеседник пожал плечами.
– «Коктейль Роз», – кивнул Фокс.
Через десять минут Саммерс вертел в руках пузатый бокал на низкой ножке.
– Что это, розовое? – он кивнул на мелко исколотый лед.
– Шерри-бренди.
– Чего еще намешано?
– Сухой вермут, джин, – миссис Кеннел деликатно зевнула. – Прекрасно помогает развеяться.
Потом был заказан «Космополитен». За ним – замороженный «Дайкири». Когда принесли «Манхэттен», коммерсант как бы между прочим поинтересовался:
– Тетечка, вы же говорили, никакого спиртного?
– Сегодня сделаем исключение. Полагаю, это нужно сделать.
– Решили меня напоить? Пользуетесь слабостью несчастной жертвы сухого закона?
– Не доверяете?
– Отчего же не доверяю, – лениво улыбнулся Саммерс. – Сейчас я добавлю коньячку и вы сможете как следует меня узнать, оценить мои слабые стороны, прикинуть, что может сыграть для пользы дела, а чего следует избегать… я ничего не забыл?
Он съел вишенку, украшавшую коктейль, и щелчком отправил черенок в открывшуюся дверь. Тетка машинально проводила этот жест взглядом, чуть усмехнулась себе под нос. И неожиданно свистнула.
Разговоры за столиками притихли. Официант звякнул подносом. Проходившая мимо дама с маленькой девочкой за руку возмущенно обернулась.
Подельники спокойно любовались полетом чаек за стеклянной витриной. Саммерс подождал, пока все успокоится и свистнул тоже. По палубе прошел легкий ропот. Кто-то засмеялся и тут же умолк. Напарники снова сделали вид, что они тут решительно ни при чем. Причем на лице Фокса одновременно отражалось вежливое сожаление.
– Стюард, – позвал Саммерс, – принесите коньяк.
Он залпом опрокинул принесенный бокал, вернул его изумленному стюарду и повернулся к Фоксу.
– Ну-с, прекрасно, – Фокс упер зонт в носок туфли, изящным жестом поправив шляпу. – Поговорим о ваших слабых сторонах. Достанет у вас смелости сказать мне о них прямо?
– Моих слабых сторонах?
– Но вы же не станете утверждать, что их у вас нет? Я не имел сейчас в виду ваше умение свистеть. И ваше невежество – тысячи людей являются худшими неучами, не зная десятой доли того, что знаете вы, однако, ловко это скрывают. Я хочу знать более важные вещи.
– …?
– Вам решать, что это за качества.
– Ох, – сказал коммерсант.
Он только что понял, что задачка оказалась куда сложнее, чем казалось сначала.
– Можете взять еще коньяк, если чувствуете себя от него свободнее, – добавил Фокс. – Меня лично он делает ленивым.
– Меня тоже, – задумчиво произнес коммерсант. – Или, вернее, как бы сказать, томным.
Он вспомнил, каких вещей в подпитии наговорила доктор Бэнкс. Кто бы мог подумать. А ведь подумать следовало: настоящее лицо «Ирен Адлер» не могло быть таким, каким она предпочитала его показывать. И в то же время…
«В то же время, – размышлял Саммерс, – ничего в ней не могло быть более настоящим».
– Вы спрашиваете о моих слабых сторонах? – медленно начал он. – Ладно. Я…
«Взбалмошны, – подсказал голос доктора. – Безрассудны. Эгоистичны».
– Взбалмошен, – стараясь не улыбаться, произнес он вслух, – безрассуден, эгоистичен. И еще я, – тут он все-таки не сдержался, фыркнул, – в восторге от своей особы.
– Очень мило, – любезно кивнул Фокс. – Однако, не совсем то, что мне нужно. Все мы эгоисты, особенно ваш покорный слуга, ничего взбалмошного вы не сделаете – пока находитесь в моем обществе, безрассудство имеет свои выгодные стороны, – так же, как и самовлюбленность. Нет, Джейк. Я говорю о другом. О тех подводных камнях, которые могут неожиданно нарушить наши планы.
– А именно?
– Скажем, я не люблю рептилий, – без особенного желания сказал Фокс.
– А! Понял. Ну, а я не люблю высоты.
– Не любите или боитесь?
– А вы? Не любите или боитесь рептилий?
– Отвечайте же!
– В обмен на рептилий.
– Джейк, покамест спрашиваю я.
– Как говорила одна моя знакомая: «Не предпочитаю». Так что вы говорили, рептилии?
– Знакомая? – с интересом спросил Фокс.
– Не суйте нос не в свое дело. Да, знакомая.
– Ну-с, мне теперь ясно, что вы скрытны, – не во всем, а в том, что касается ваших личных дел, и от того грубы. Значит, вот ваше уязвимое место. Что вы хвастливы, я понял в первый день нашего знакомства. Однако, вы намеренно попытались избежать прямого ответа.
– Я?!
– Я повторю свой вопрос: Насколько сильно вы боитесь высоты?
– Вы же и так это понимаете, – коммерсанту очень хотелось закурить, но разрешенные Фокс пять сигарет, которые он мог выкурить за день, уже кончились. Рептилии были забыты. – Зачем, Фокс? Зачем вы допытываетесь?
– Вы не можете произнести этого вслух, – резюмировал напарник. – Гм, это действительно опасный вопрос. В противном случае у вас хватило бы пороха облечь мысль в слова.
Коммерсант собрал волю в кулак.
– Я боюсь высоты до потери соображения.
Фокс тихонько рассмеялся.
– В этом у нас с вами имеется сходство. Мне тоже нелегко признаваться в своих страхах, как вы только что заметили. Надеюсь, что маневры, связанные с покорением вершин нам не понадобятся. Однако, я это учту – на всякий случай. Это все?
«Да», – хотел сказать Саммерс.
«Нет», – возразил голос доктора Бэнкс.
«Что? – возмутился коммерсант. – Ладно. Если думаете, что я струшу – ошибаетесь!»
И он сказал:
– Вы знаете, Алекс, я, как бы сказать, нервно отношусь к медицинским процедурам.
– Это может быть важно, – задумчиво проговорил Фокс. – Как это выглядит?
– Э-э-э… – замялся коммерсант.
– Исповедуйтесь, друг мой.
– О боже. Ну, просто боюсь.
– Саммерс, прекратите. Речь о деле.
– Вероятность того, что нам это понадобится, еще меньше, чем маневры на высоте, – заметил коммерсант.
Фокс продемонстрировал скрещенные пальцы. Саммерс рассмеялся.
– Суеверны, – произнес он с улыбкой.
– Mon cher ami, – тоже со сдержанно улыбаясь произнес Фокс, – расскажите. С вами ничего не случится от того, что мне представится возможность немного посмеяться. Кроме того, я предполагаю, что это ваше качество можно обратить нам на пользу.
– На пользу? Интересно, как?
– Кто его знает, – Фокс пожал плечами. – Мы ведь никогда не можем знать, что ожидает нас завтра. Не имеем возможности представить, что может нам пригодиться. Следует учитывать все возможное. Импровизация – вот мой метод.
Саммерс медленно произнес:
– Да, импровизация. Сделать что угодно из чего угодно в любой момент, обратить любые обстоятельства себе на пользу – это и мой метод.
– Так рассказывайте, господин Шахерезада.
– Ох.
– Ваша тетушка вся внимание.
– Ну, может тетушке хватит того, что я обычно хлопаю, как идиот, глазами и уговариваю себя, что я же знаю, что это совсем не страшно, а она с христианским терпением стоит у меня над душой, пока…
– Она? – с интересом переспросил Фокс.
– Тетя!
– Однако, как выбивает вас из душевного равновесия даже безобидное упоминание об этой особе.
– Нет. Она ни при чем. Просто это такой вопрос – вы же сами все понимаете.
– О, если речь идет о прелестной женщине, то вполне. Это и в самом деле не особенно удобно. Она прелестна?
– Э-э-э…
– Я спрашиваю, вы только вы при этой даме выглядите таким дураком или дело обстоит как-нибудь по-иному?
– По-иному, – с облегчением выговорил коммерсант.
– Charmant. Дальше.
Коммерсант помялся и начал. Он рассказал и про случай на «Матильде», когда кок, Маллоу и матрос Коуэн втроем не могли поймать его, хотя и дела-то было – просто ссадина на животе; и про меткий выстрел графини Оленин д’Алхейм, от души политой тогда йодом; и про те шесть недель, которые провел когда-то в амбулатории доктора Бэнкс; и про вакцинацию, и про разные другие случаи, которые произошли с тех пор. И…
– Но почему? – рассмеялся Фокс. – Неужели вы так боитесь боли?
Рассказ Д.Э. Саммерса (строго секретно )Я никогда не считал себя неженкой. Я вообще довольно вынослив. Но дома… дома считали, что я, как бы сказать, с придурью. Визит врача становился чем-то средним между комическим представлением и извержением вулкана. Я помню, как после одного из таких представлений – мне было, вероятно, лет шесть, или, может, восемь, – стал приходить другой доктор. Тот, прошлый, заявил, что «мальчик – сумасшедший», что ноги его не будет в этом доме, залил йодом укушенный палец, приложил к подбородку смоченный холодной водой платок, а потом вырвал из рук горничной дверь, чтобы как следует ею хлопнуть.
Отец с трясущей от злости головой стоял у меня в комнате. Я опозорил семью.