Пять четвертинок апельсина

Несколько человек у фонтана затянули веселую песню. Среди них были, по-моему, Рафаэль, Колетт Годен, Филипп Уриа, дядя Поля, повязавший на шею дурацкий желтый платок, и Аньес Пети в нарядном платье и открытых туфлях-лодочках. На голове у Аньес красовалась корона из ягод. Я вспоминаю ее голосок, время от времени выбивавшийся из общего хора, не поставленный, конечно, но приятный и чистый. От этого голоса у меня по спине вдруг поползли мурашки: мне показалось, что Аньес до времени суждено стать призраком, витающим над моей ранней могилой. Я и теперь помню слова песенки, которую она пела:

К ручью ходила я гулять,
Он был так чист, что я в нем искупалась.
Я так давно тебя люблю,
Что никогда б с тобой не расставалась.

А между тем Томас – если это действительно был мотоцикл Томаса – уже должен был добраться до нашего Наблюдательного поста. Однако Поль по-прежнему от меня не отходил и не проявлял ни малейшего желания смешаться с праздничной толпой. Он не сводил глаз с моей матери, стоявшей по ту сторону фонтана, и нервно кусал губы.

– А т-ты г-говорила, что ее здесь н-не б-будет! – упрекнул он меня.

– Я же не знала!

Мы еще некоторое время потоптались на месте, наблюдая, как люди направляются из церкви на площадь, к фонтану, чтобы перекусить. На бортике фонтана выстроились кувшины с сидром и вином; многие женщины, как и моя мать, принесли свежеиспеченный хлеб, бриоши и фрукты; все это они раздавали выходившим из церкви. Я заметила, что мать по-прежнему держится поодаль; лишь очень немногие обращались к ней за угощением, которое она так старательно готовила. Лицо ее, впрочем, оставалось бесстрастным, почти равнодушным. Выдавали мать только руки – побелевшие от нервного напряжения пальцы вцепились в ручку корзины. И закушенные губы тоже побелели, точно от мороза, и выделялись даже на ее смертельно бледном лице.

Я психовала, а Поль и не думал от меня отставать. Какая-то женщина – Франсина Креспен, по-моему, сестра Рафаэля, – с улыбкой протянула Полю корзинку с яблоками, но тут увидела меня, и улыбка сразу сползла с ее лица. Почти все деревенские успели, конечно, прочесть ту надпись на стене нашего курятника.

Из церкви вышел наш священник, отец Фроман. Его добрые, несколько подслеповатые глазки сегодня так и светились: он был счастлив, что его паства объединилась, и гордо нес позолоченное распятие на деревянном шесте, поднимая его высоко, точно военный трофей. Следом за ним двое мальчиков-служек тащили икону Богородицы на золотисто-желтой подставке, украшенную ягодами и осенними листьями. Ученики воскресной школы тут же выстроились в ряд, лицом к этой маленькой процессии, и со свечами в руках запели гимн урожаю. Девушки, старательно улыбаясь, поправляли наряды и прически. Среди них я заметила и Ренетт. Затем двое юношей вынесли из церкви трон Королевы урожая, сделанный всего лишь из желтой соломы, но очень красивый: спинка и подлокотники у него были из кукурузных початков, на сиденье – подушка из осенних листьев; в солнечных лучах трон так сиял, что его вполне можно было принять за золотой.

У фонтана дожидались претендентки, их было никак не меньше дюжины, и все примерно одного возраста. Я хорошо помню каждую и хоть сейчас могу перечислить их по именам: Жаннетт Креспен в платьице для первого причастия, ставшем ей, увы, слишком тесным; рыжеволосая Франсина Уриа – вся в веснушках, которые ничем, даже отрубями не смоешь; Мишель Пети в очках, с туго заплетенными косами… Только сразу становилось ясно: ни одна из них нашей Ренетт в подметки не годится. И они это понимали. И естественно, посматривали на нее с завистью, настороженно. А она стояла чуть поодаль в красном платьице, с длинными распущенными волосами, в ее чудесные локоны были вплетены красные ягоды. Остальные девушки могли быть довольны: в этом-то году уж точно никто за Ренетт Дартижан голосовать не станет и Королевой урожая ее, конечно, не выберут. Уж больно много всяких гнусных слухов кружилось вокруг нас, точно сухие листья на ветру.

Священник произносил речь. Я прислушалась, но нетерпение в душе все росло. Ведь наверняка Томас уже ждет! Надо спешить, если я не хочу с ним разминуться! Однако Поль по-прежнему торчал рядом и тупо смотрел на фонтан; выражение лица у него было очень напряженное, хотя и несколько глуповатое.

– Минувший год стал для нас годом испытаний, – вещал кюре, его голос звучал умиротворяюще и монотонно, точно доносящееся издалека блеяние овечьего стада, – но ваша вера и ваша энергия вновь помогли нам с честью все преодолеть.

Было очевидно, что не только я, но и многие другие изнывали от ожидания. Они недавно прослушали в церкви длинную проповедь, и теперь пора было возводить на трон Королеву и переходить к танцам и всяческому веселью. Какая-то маленькая девочка ловко вытащила у матери из корзинки кусок пирога, быстро сунула в рот, пока никто не видит, и с трудом, прикрываясь ладошкой, прожевала и проглотила.