Пять четвертинок апельсина

А другие, как обычно, жгли костры и вязали пшеничные снопы. Дети аккуратно собирали колоски на полях, стараясь сберечь каждое зернышко. Мы снимали в саду последние яблоки – из тех, которые не успели попортить осы, – и водружали в кладовке на подносы, каждое по отдельности, чтобы гниль не распространялась; а выкопанные овощи хранили в подвале в дощатых ларях, присыпав сверху сухой землей. К празднику мать все-таки испекла замечательные караваи и булочки, но в Ле-Лавёз спроса на ее выпечку практически не было, и тогда она преспокойно продала все в Анже. Я помню, как однажды мы нагрузили полную повозку и поехали на рынок. Ярко светило солнце, весело сверкая на поджаристых корочках караваев и румяных булочек, сделанных в виде желудей, ежиков и смешных рожиц. К тому времени кое-кто из деревенских детей даже перестал с нами общаться, а однажды Рен и Кассиса по дороге в школу забросали комьями грязи из-за кустов тамариска, росших на берегу реки. По мере приближения праздника все девицы стали соперничать друг с другом – с особой тщательностью причесывались, мыли лица овсяным отваром, – зная, что одну из них непременно выберут Королевой урожая и она будет восседать на троне в короне из ячменных колосьев и с кувшином вина в руках. Меня их приготовления совершенно не волновали. Мне было ясно: с моими короткими прямыми волосами и лягушачьей физиономией я Королевой урожая никогда не стану. И потом, в отсутствие Томаса мне все было немило. Я думала только о том, увижу ли его когда-нибудь снова. Целыми днями я просиживала на берегу Луары, приглядывая за вершами и удочкой, и лелеяла надежду, что вот как-нибудь исхитрюсь и поймаю Щуку и тогда Томас к нам вернется.

10

Праздничный день выдался холодным и ясным, полным тускло-золотистого сияния, столь свойственного октябрю. Мать всю ночь не спала, скорее из упрямства, чем из любви к традиции: пекла пряники и темные гречишные блинчики и варила варенье из ежевики; потом она все это сложила в корзины и велела нам отнести к фонтану, на деревенскую ярмарку. Я вообще-то и не собиралась туда идти. Подоив козу и закончив обычные воскресные дела по дому, я быстренько собралась и ушла на реку. У меня там как раз была поставлена одна особенно хитроумная ловушка. Я связала вместе несколько клетей и крупных пустых жестянок, все это прикрепила к верше из мелкоячеистой сетки – такой обычно огораживают загон для кур – и сунула туда наживку из нарезанной кусочками рыбы; все это я поместила под самым берегом, и мне, естественно, не терпелось посмотреть, что из моей затеи получилось. Над Луарой витал запах скошенной травы и первых осенних костров. Этот запах, такой острый, такой издавна знакомый, напоминал о былых счастливых днях, и я вдруг почувствовала себя старой, такой же, как этот извечный запах, мне показалось, что я живу на свете очень-очень давно, так что я еле брела к реке через кукурузные поля.

У Стоячих камней меня, как всегда, поджидал Поль и совсем не удивился моему появлению. Он лишь коротко на меня взглянул и снова уставился на качавшийся в воде пробковый поплавок.

– А т-ты что же, на ярмарку н-не п-пойдешь? – спросил он чуть погодя.

Я покачала головой. Я только сейчас поняла, что вообще-то мы не виделись с ним с тех пор, как мать выгнала его из нашего дома, и меня вдруг охватило острое чувство вины. Как это я могла совершенно забыть о нем, своем старом друге? Может, именно поэтому я и уселась с ним рядом, но, конечно, не из желания поболтать. Разговаривать мне совсем не хотелось. Мне мучительно хотелось побыть одной.

– И я н-не п-пойду. – Поль в то утро был каким-то угрюмым, почти сердитым; брови, сдвинутые в хмурой сосредоточенности, делали его совсем взрослым, и это меня несколько встревожило. – Все местные идиоты т-там нап-пьются и в п-пляс п-пустятся. К-кому это надо?

– Только не мне. – У самых моих ног завораживающе крутилась коричневатая речная вода. – Я вообще-то собиралась сперва ловушки проверить, а потом попытать счастья у большой песчаной отмели, – сообщила я. – Кассис говорит, там иногда щуки попадаются.

– Никогда т-тебе не поймать ее! – бросил Поль, насмешливо на меня глядя.

– Почему это?

Он пожал плечами.

– П-просто не п-поймаешь, и все.

Некоторое время мы молча удили, сидя рядышком; солнце потихоньку пригревало нам спины; желто-красные и бурые листья один за другим слетали на шелковистую поверхность воды. Вдали за полями послышался мелодичный перезвон церковных колоколов, возвещавший окончание мессы. Минут через десять должна была начаться ярмарка.

– А остальные п-пойдут? – осведомился Поль, вытащив из-за левой щеки червяка, которого согревал во рту, и ловко насадив его на крючок.

– Мне все равно, – равнодушно обронила я.

Вновь наступила тишина; у Поля громко забурчало в животе, и я спросила:

– Есть хочешь?

– Нет.