Пять четвертинок апельсина

– Бизнес, – резким тоном поправил меня Кассис. – А по-твоему, справедливо, когда у некоторых людей есть и шоколад, и кофе, и хорошая обувь, и журналы, и книги, а другим ничего не остается, как только обходиться без всего этого? Тебе не кажется, что за подобные привилегии надо платить? Что надо хоть немного делиться с теми, кто ничего не имеет? А как быть с такими лицемерами, как месье Тубон? А с разными лжецами? Разве они не должны расплачиваться за свою ложь? И учти, они запросто могут себе это позволить. И никто при этом не пострадает.

Мне казалось, что Кассис говорит примерно то же самое, что сказал бы и Томас; от этой мысли слова брата сразу становились более значимыми, весомыми, я уже не могла их игнорировать и медленно кивнула в знак согласия.

Кассис как будто вздохнул с облегчением и тут же с жаром, но уже более спокойно, прибавил:

– Мы ведь ни у кого ничего не крадем. То барахло с черного рынка должно принадлежать всем. Я просто стараюсь, чтобы и мы получили свою долю – по справедливости.

– Как Робин Гуд?

– Вот именно.

Я снова кивнула. Если так, то все, что мы делаем, и впрямь честно и разумно.

Несколько успокоившись, я слезла с дерева и отправилась искать упавший в заросли ежевики чехол с удочкой. Приятнее всего было сознавать, что уж удочку-то свою я действительно заработала праведным трудом.

Часть третья Закусочная «У Люка»

1

Месяцев, наверно, через пять после смерти Кассиса – а с того момента, как началась история с «тетушкой Фрамбуазой», и вовсе года через три, – в Ле-Лавёз вновь пожаловали Янник и Лора. Это случилось летом, когда у меня гостила моя дочь Писташ со своими детьми Прюн и Рико[42], и до появления моего племянника и его жены мы были совершенно счастливы. Дети росли так быстро и были такими милыми – в точности как их мать: Прюн с шоколадными глазками и пышными вьющимися волосами и Рико с нежными, как бархат, щечками, хотя в последнее время он успел здорово вытянуться. В них было столько веселья, смеха и любви к проказам, что у меня просто сердце разрывалось, так мне хотелось вернуться в детство. Клянусь, стоило им появиться, и я сразу чувствовала себя лет на сорок моложе! В то лето я как раз учила их ловить рыбу и ставить верши. Кроме того, мы с ними делали леденцовые палочки и варили конфитюр из зеленых фиг. С Рико мы вместе читали «Робинзона Крузо» и «Двадцать тысяч лье под водой», а Прюн я рассказывала всякие небылицы о Старой щуке, которую когда-то поймала, и мы обе дрожали от страха, когда речь заходила об ужасном даре этого чудовища.

– Считалось, что, если Старую щуку поймать и выпустить на свободу, она исполнит твое самое заветное желание, а если ты только увидишь ее, хоть краешком глаза, но не поймаешь, то с тобой непременно случится беда.

Прюн смотрела на меня широко раскрытыми карими глазами, на всякий случай сунув в рот большой палец.

– Какая беда? – с ужасом и восторгом прошептала она.

Нарочно понизив голос, я угрожающе произнесла:

– Кто-то умрет, милая. Может, ты, а может, кто-то другой. Кого ты очень любишь. Или еще что-нибудь может случиться, похуже смерти. В любом случае, даже если сама ты выживешь, проклятие Старой щуки будет преследовать тебя до могилы.

Писташ сердито на меня взглянула и с упреком воскликнула:

– Ну, мама! Я совершенно не понимаю, зачем ты говоришь ей такие вещи! Ты что, хочешь, чтобы ей снились кошмары? Чтобы она в постель стала писаться?

– Я никогда не писаю в постель, – возмутилась Прюн и выжидающе на меня посмотрела, надеясь на продолжение, даже за руку меня дернула. – Бабуля, ты когда-нибудь эту Старую щуку видела? Видела? Правда видела?

Меня вдруг пробрало таким ознобом, что я и сама пожалела о своих словах. Лучше б я выбрала какую-нибудь другую историю. Писташ снова быстро на меня взглянула и протянула к Прюн руки, будто собираясь снять ее у меня с колен.

– Прюнетт, оставь бабулю в покое. Тебе уже спать пора, а ты еще зубы не почистила…

– Пожалуйста, бабуля, скажи: ты действительно ее видела? – не унималась Прюн.

Я обняла внучку, и тот смертный холод немного отступил.

– Милая ты моя, да я как-то все лето ее ловила! И чего только не делала: и сетями ловила, и удочкой, и верши ставила, и всякие ловушки устраивала. Каждый день ставила и дважды в день проверяла, а то и чаще.

Внучка очень серьезно посмотрела на меня и задала вопрос:

– Тебе, наверно, очень хотелось, чтобы твое желание исполнилось, ага?

– Да, наверно, – согласилась я. – Должно быть, так.

– И ты поймала ее? – просияла она.

От нее пахло печеньем и скошенной травой – ах, этот чудесный, теплый, сладостный запах детства! Старикам непременно нужно, чтобы рядом был кто-то юный, чтобы, знаете ли, не забывать.

– Поймала, – улыбнулась я внучке.

Глаза Прюн широко распахнулись. Ею овладело такое невероятное волнение, что она перешла на шепот:

– И что же ты пожелала?

– Ничего, родная моя, – тихо отозвалась я.

– То есть она уплыла от тебя?

Я покачала головой.

– Нет, я по-настоящему ее поймала.