Пять дней отдыха. Соловьи

Весь день, с той самой минуты, как он проснулся, эта девушка неуловимо мягкой тенью мелькала в его сознании. Это было похоже на то чувство, которое возникает после хмуро-тяжких дней поисков в работе, когда нежданно проклюнется манящим огоньком светлая надежда и весь мир вокруг начинает казаться освещенным ею. Невольно Замятин оберегал это чувство, словно боялся, что оно ускользнет.

Сейчас за столиком, при свете дня, Лена была не такой, какой он представлял ее и запомнил с вечера. То, что она стала другой, он увидел сразу. Но в чем было это другое, не смог бы объяснить. Ее немного угловатые плечи, тугие светлые волосы и все лицо с остреньким подбородком, густыми бровями, темными ресницами показались до мельчайших черточек знакомыми, будто он видел ее прежде, до вчерашнего дня, и встречал много раз. Может быть, поэтому он так удивился и не сразу пришел в себя.

Одного из физиков, сидевших с Леной, он знал и успел с ним подружиться. Это был Морев, рослый толстяк, седой, но с молодым розовым лицом. Он носил яркие клетчатые рубахи, не застегивая ворота, и всегда была видна его волосатая грудь. Когда Замятин впервые увидел Морева, то подумал: «Такому в самый раз работать мясником или вышибалой». Морев оказался человеком покладистым, добродушным, был нафарширован анекдотами и, рассказывая их, так взрывался смехом, будто хлопала граната. С Замятиным он сошелся быстро и легко.

Двое других были его помощниками по работе. Собственно говоря, дел у физиков на станции сейчас было мало. Они контролировали монтаж реактора и автоматики да готовились к эксплуатации. Им предстояло настоящее дело после того, как пустят станцию. А сейчас они околачивались в управлении, затевали шахматные турниры и встречали разные делегации. На последнем они так поднаторели, что превратились в великолепных гидов.

Замятин стоял в проходе. Работницы, выбегавшие из столовой, толкнули его, и фыркнув, нырнули в дверь. Глупо было торчать столбом. Спохватившись, Замятин взял поднос и пошел к раздаточной. Он не выбирал еду, ставил тарелки машинально, думая лишь о том, как сесть за столик к физикам. Расплатившись у кассы, он направился прямо к ним, делая вид, что отыскивает место почище. Это тоже было глупо, потому что все столики вокруг были свободны.

Выручил его Морев. Он поднял свою лапищу и крикнул:

— Салют, Сережа!

Тогда Замятин подошел к их столику, держа перед собой, как защиту, этот дурацкий поднос.

Лена повернулась, ее темные глаза расширились, но тут же смягчились улыбчиво.

— Добрый день, — кивнул Замятин и почувствовал, что краснеет. Это было неожиданно прежде всего для него самого. Он никогда не отличался застенчивостью и не подозревал, что еще может краснеть. Замятин обозвал себя ослом и постарался успокоиться.

— Однако ты силен, старина, — сказал Морев, глянув на поднос. — Лихо, лихо! Сразу три вторых… До сих пор это мог только я.

— Я и имел в виду тебя, — нашелся Замятин. — Можешь располагать жареной курицей.

За столом подвинулись, подтянули еще один стул, и Замятин сел рядом с Леной.

— Знакомься, Сережа, — прогудел Морев.

— Мы знакомы, — кивнула Лена. — Не так ли, спаситель?

— Как ваша нога? — спросил Замятин, не решаясь начать есть.

— Немного побаливает, но ходить можно.

— Черт возьми, — громыхнул Морев, принимаясь за курицу. — Ты успеваешь всюду. Я начинаю завидовать, старина. Впрочем, ты молодцом, что догадался взять мне это воробьиное крыло.

Лена улыбнулась, пододвинула к себе блокнотик и повернулась к двум физикам:

— Так, дальше?

Замятин еще не видел, как она улыбалась. И улыбка ее, мимолетная, словно оброненная невзначай, тоже показалась ему до удивления знакомой.

Физики заговорили почти вместе. Фразы их были круглы, законченны и словно катились по гладкой дорожке. Да, эти инженеры здорово поднаторели в разговорах с приезжими. Их можно было выпускать на любую аудиторию. Сейчас они наперебой старались популярно растолковать Лене устройство реактора и ради этого прибегали к самым беззастенчивым сравнениям, вроде «разбегающихся в разные стороны лошадей», и «пуль, возвращающихся от мишени к ружью», хотя сами наверняка бы смеялись, услышав такое. Лена слушала, склонив голову, чуть прикусив подкрашенную губу, и быстро, словно конспектируя, записывала в блокнотик. Замятину захотелось сказать ей: «Пошлите их к черту! Разве это вам нужно?» Он с ожесточением набросился на гуляш.

Замятин видел краем глаза, как тогда, в лифте, мягкий изгиб ее шеи, покрытой белым пушком, и голоса физиков раздражали его, мешая ясно уловить что-то, теплой волной поднимающееся в душе. А потом все вокруг как бы сдвинулось, расплылся в бесформенности жующий курицу толстяк, в зыбкой тени утонули физики, и остался только он сам и рядом с ним девушка в сереньком «джерси», склонившая голову над блокнотиком. Они были словно в рубке качающегося корабля, окруженного со всех сторон густым туманом. Это забытье было мгновенным. Сразу очнувшись, Замятин увидел стол, тарелки, волосатую грудь в распахе клетчатой рубахи и подумал: «Этого еще со мной не было».