Пять дней в Париже

Питер увидел, как в двери отеля входит следующая группа спасателей, и подчинился приказу отойти от здания еще дальше. Потом он повернулся и внезапно наткнулся взглядом на нее. Энди Тэтчер, окруженный, как всегда, помощниками и телохранителями, выглядел так, как будто все происходящее его нисколько не занимает. Он был погружен в оживленную беседу со своими спутниками: все это были мужчины, кроме единственной женщины, в которой без труда можно было распознать матерого волка от политики. Она яростно курила, и Тэтчер с явным интересом прислушивался к ее словам. Питер заметил, что Оливия стояла за ними и никто с ней не общался. На нее не обращали вообще никакого внимания, и Питер принялся разглядывать ее с нескрываемым восхищением. Рядом с Оливией не было даже телохранителя; одетая в белый хлопчатобумажный джемпер и джинсы, делавшие ее похожей на школьницу, она рассеянно потягивала гостиничный кофе. Тэтчер и один из его людей попытались заговорить со спасателями, стоявшими в оцеплении, но те только покачали головами. Они явно еще не выяснили, в чем дело. Кто-то вынес раскладные стулья, и официанты стали усиленно предлагать гостям сесть. Принесли вино, люди по-прежнему переносили это неудобство весьма благосклонно. Постепенно вся сцена превращалась в ночной праздник на Вандомской площади. И, не пытаясь даже бороться с собой, Питер продолжал разглядывать Оливию Тэтчер с нескрываемым интересом.

Через некоторое время она незаметно отделилась от группы своего мужа. Телохранители явно потеряли ее из виду и даже не пытались разыскать. Сенатор стоял, повернувшись к ней спиной; за все время после того как они вышли из отеля, он ни разу не заговорил с ней. Он вместе со своей свитой уселся на стулья, а Оливия отошла назад, чтобы взять еще одну чашечку кофе. Она была совершенно спокойна и не проявляла никаких признаков раздражения по поводу того, что муж столь явно игнорировал ее. Питер чувствовал, как она все больше и больше завораживает его, и был не в состоянии отвести от нее взгляд.

Усадив пожилую американку на стул и погладив ее собаку, Оливия поставила пустую чашечку на стол. Официант предложил ей еще кофе, но она с улыбкой отказалась, покачав головой. В ней было что-то очень нежное и светящееся, как будто она спустилась на землю с небес и действительно была ангелом. Питеру трудно было смириться с мыслью о том, что перед ним обыкновенная женщина. Она казалась такой мирной, такой спокойной, безупречной и загадочной, а когда к ней приближались люди – такой испуганной. Было совершенно очевидно, что под пристальными взглядами она чувствует себя крайне неловко; казалось, она только тогда могла быть счастлива, когда на нее никто не обращал внимания. И этим вечером ее действительно никто не замечал. Оливия была так неприхотливо одета, что даже американцы, которых в толпе было предостаточно, не узнавали ее, хотя ее фотографии сотни раз появлялись в газетах и журналах. В течение многих лет она была мечтой обывателей: они цеплялись к ней и пытались застать ее врасплох, особенно в те мучительные месяцы, когда у нее умирал ребенок. Но даже сейчас она вызывала в них любопытство, словно своего рода легендарная мученица.

Постепенно Оливия стала отходить все дальше и дальше от основного ядра толпы, и через некоторое время Питер уже с трудом различал ее. Интересно, была ли на это какая-нибудь причина или она просто бездумно отодвинулась в тень? Ее муж и не смотрел в ее сторону. К отелю подходили припозднившиеся постояльцы, которые возвращались из ресторанов, театров или ночных клубов или просто с вечеринок с друзьями. На площади столпилось немало зевак, бурно обсуждавших происходящее. Они склонны были сваливать все на короля Халеда, хотя в гостинице в это же время находился британский министр, и поэтому прошел слух, что это ирландцы. Приказ полиции запрещал кому бы то ни было входить внутрь, пока не будет найдена бомба или не будет доказано, что ее там нет.