Пять допросов перед отпуском

Сколько раз он уже инструктировал таких вот агентов, то бишь «доверенных лиц», их теперь так называли. Сколько раз они уходили от него, уверенные в себе, в своей неуловимости... И сколько из них не возвращалось из первой же поездки! Разумеется, бывшему корветтенкапитану знать ни о чем подобном не полагалось, пусть себе едет, как те, до него, уверенным и спокойным...

— Навестите вашу тетушку, я разрешаю. Выехать надо будет завтра-послезавтра. Все деньги с собой не берите, лучше отправить их из Восточного Берлина на свое имя в Шварценфельз, до востребования. А то в поездах бывает контроль, и большая сумма вызовет подозрение... Вернетесь, — потолкуем, что делать дальше...

Уже попрощавшись, уже пожав теплую, мягкую ладонь американца, Лансдорф неожиданно ткнул пальцем в газету, оставленную Ньюменом на столе:

— Мистер Ньюмен, позвольте заявить, что ваши руководители поступают крайне неразумно, действуя подобным образом.

Глаза Ньюмена чуть сузились.

— Сегодняшний инцидент?

— Конечно. Ведь это немцы, их нельзя запугать. Зачем было приглашать эту красную ораву в Западный Берлин и там устраивать потасовку? Конечно, они ответили кулаками и всем, что попало под руку. Уж если они оказались под влиянием коммунистов, их следовало разубедить, разагитировать, — не знаю, что там еще можно было сделать. Но только не пускать в ход дубинки и пожарные шланги. Двух избитых девушек они прямо с границы сектора притащили на носилках во дворец спорта в Вайссензее, в этот «Зеленбиндерхалле», где как раз шел митинг. Понимаете, какое воздействие произвел на всех вид двух девчушек? Обе истерзанные, забинтованные, блузки в крови... Там такое творилось...

Ньюмен перебил:

— Можно подумать, вы все это видели!

— Разумеется.

Глаза Ньюмена сразу отяжелели.

— Разве я разрешал?

Но смутить Лансдорфа было невозможно:

— Мистер Ньюмен, как я смогу работать с вами, если не буду пользоваться вашим доверием? Вы остаетесь здесь, в Берлине, я буду там, в зоне. Жизнью рискую я. И я должен знать психологию этих красных немцев так же хорошо, как я знал каждого своего матроса. Понимаете? Иначе любой из этих желторотых будет сильнее меня, а я этого не хочу.

Удивительно, как он сегодня разговорился, этот Лансдорф. И как он сказал — «...это немцы, их нельзя запугать...» Хоть красные, хоть и враги ему, а вроде бы гордится...

V

Тетка Лансдорфа, фрау Анна-Луиза фон Амеронген стала нищей (собственно, нищей лишь в ее разумении) в одну минуту — во время англо-американского налета в ночь на 5 апреля: бомба угодила в ее универсальный магазин. До мая 1945 года фрау фон Амеронген с двумя детьми жила за счет свободного капитала и расходовала она его так экономно — даже скорее скупо, — что к приходу русских у нее еще оставалось около двадцати тысяч марок. Но с приходом русских все операции в банках и в сберегательных кассах были временно приостановлены до особого распоряжения. Фрау фон Амеронген стала «трюммер-фрау», так называли женщин, разбиравших развалины зданий. В жару и ненастье она, как и тысячи других женщин, выходила на улицы — собственно, на то, что от них осталось, — в перешитых мужских брюках, в растоптанных танкетках-босоножках на сплошной подошве, и либо стояла в цепочке, передавая из рук в руки кирпичи, либо укладывала их в штабели у края тротуара, либо лезла на завалы, выискивая уцелевшие. К вечеру ныли плечи, поясница, кружилась голова. Но за это платили, и фрау фон Амеронген на следующее утро снова натягивала брюки, совала ноги в растоптанные танкетки, укладывала два тощеньких бутерброда в купленный на черном рынке солдатский котелок с крышкой и брела на улицу, где собиралась бригада.

Мысль открыть свой магазин ее не оставляла — надо было лишь найти компаньона. И компаньон должен был принести недостающий капитал: на ее замороженные в банке двадцать тысяч основать новый магазин было невозможно. А уж она, фрау фон Амеронген, внесла бы как свой пай умение организовать дело, умение поставить торговлю... Подкопив денег на объявление, она отнесла в редакцию городской газеты давным-давно составленный и тщательно продуманный текст: «Серьезная блондинка 43—1,45[8] ищет компаньона для самостоятельного дела; возможен брачный союз». Объявление казалось ей исполненным чувства собственного достоинства, привлекательным для престарелых владельцев солидного капитала, краткость же текста делала объявление относительно недорогим. В течение месяца редакция пересылала ей предложения, но все это было не то: ни солидности, ни основательности, ни подходящих капиталов у претендентов не было.