Но сейчас, собираясь на очередную явку, Метьюз Ньюмен не испытывал обычного душевного подъема. Совсем наоборот, ему было тоскливо, ибо всего два часа назад, повинуясь «дружескому совету» начальства, он отправил в Штаты жену, рыжеволосую Клер, и маленькую Катрин. Как-то они там без него устроятся? И когда они увидятся теперь? Отправлять семью на родину никакой необходимости не было — уж кто-кто, а майор Ньюмен это знал наверняка. Дело обстояло до нелепости просто: сначала западноберлинские газеты «Телеграф», издающийся по английской лицензии, да американский «Тагесшпигель» развернули бешеную кампанию против предстоящего слета молодежи в Восточном Берлине. Замелькали статьи, обзоры, «разоблачения», что те полтораста тысяч — это пятнадцать красных дивизий, якобы предназначенных для штурма Западных секторов. Что якобы созданы даже специальные отряды для разгрома редакций именно этих газет за их непримиримую борьбу «против тоталитарного коммунистического режима». А потом сами же поверили этой выдумке. И вот результат: на той неделе офицерам Русского отдела «посоветовали» на всякий случай отправить свои семьи из Западного Берлина домой, в Штаты, пока обстановка не прояснится.
Разве не ясно, что Берлин, где без границ соприкасаются два враждебных мира, всегда будет кипеть? А в штурм Ньюмен не верил. За эти годы он достаточно изучил красных и их методы. Люди в Западном Берлине сейчас настроены в большинстве против русских, а коммунистов здесь очень мало, и им не дают вести свою пропаганду. Нет, нет, штурма не будет, это очевидно. Но и пренебречь «дружеским советом» начальства Ньюмен не мог. После оформления всех документов он сам отвез Клер и Катрин в Темпельгоф, на американский военный аэродром, усадил в самолет, могучий Б-26 — не бойтесь, мои хорошие, через два часа Мюнхен, а в Штатах не забудьте стариков навестить. Ньюмен глянул на часы, подавил вздох и подошел к зеркалу — в стекле отразился невысокий, чуть располневший брюнет с усиками бабочкой. Штатский костюм, как всегда, сидел безупречно, но Ньюмен все равно должен был в этом убедиться. Да, надо было ехать — с семьей или без семьи, но дело оставалось делом.
В наш просвещенный, многоопытный век, благодаря сотням детективных книг и кинофильмов, любой и каждый знает, что разведчики встречаются со своими агентами на явочных квартирах. Сами эти слова — разведчик, агент, явочная квартира — настолько общеизвестны, что авторы детективов подчас не рискуют пользоваться ими, чтобы, не дай бог, не навлечь на себя упреков в дурном тоне. И все же работа требовала, чтобы встречи со своими людьми майор Ньюмен проводил не в оффисе, а на специальных квартирах, адреса которых знали только он сам и два-три его агента. Одна из таких квартир находилась в Нойкельне, на Бисмаркштрассе, в сером, ничем не примечательном доме, выстроенном в прошлом веке, в великие времена «грюндерства», когда городской советник Джемс Хобрехт по разработанному им плану быстро и повсеместно ставил свои четырех- и пятиэтажные дома. У Хобрехта было два девиза: «Разместить как можно больше людей в наименьшем пространстве» и «Сокращенный строительный срок — есть продленный срок взимания квартирной платы». Дома Хобрехта были квадратными, с крохотным двориком внутри. И если квартиры, обращенные на улицу, предусматривали коммунальные удобства, то остальные части здания, подвалы и мансарды никаких удобств не имели: они предназначались для рабочего люда. Квартира, снятая Ньюменом для нужд общины квакеров, выходила окнами на улицу и, следовательно, была достаточно комфортабельной. У квартиры было два выхода, был телефон и совсем близко от дома метро. Все это, вместе взятое, делало квартиру очень ценной. То, что Ньюмена знали в доме как представителя американской благотворительной общины квакеров, было совсем удобно, потому что позволяло встречаться с множеством людей, не привлекая внимания соседей. Иногда к Ньюмену действительно приходили нуждающиеся, и он помогал — деньгами или продуктовыми посылками, так называемыми «кэрпакетами». Такие люди, сами того не ведая, служили прекрасной ширмой.
На сегодняшнюю встречу майор Ньюмен возлагал особые надежды и сейчас, забыв на время о семейных неприятностях, с удовольствием разглядывал высокого и, видимо, очень сильного немца — от всей его атлетической фигуры веяло спокойствием и внутренней уверенностью. Коротко постриженный, с огромным лбом и залысинами у висков, он казался совсем молодым, и лишь внимательно присмотревшись, можно было понять, что лет ему немало.