Пять допросов перед отпуском

Слово получил молодой Хорст Штарке, член правления СНМ. Он говорил толково и рассудительно — о детях, о молодежи, о тех, кто возьмет судьбу народного строя в свои руки через пятнадцать-двадцать лет. Он предложил создать на берегу Фалькензее — Соколиного озера — пионерскую республику. И вот уже явно заинтересованный Кауль читает переданный ему листок с наметками и подчеркнуто уважительно именует Хорста Штарке коллегой, а тому Хорсту от роду всего девятнадцать, и у Кауля младший сын на два года его старше. Потом пошло обсуждение: где взять рабочих, деньги, материалы; могут ли помочь русские власти; согласятся ли рабочие столярных мастерских, кирпичного и цементного заводов поработать один-два часа в неделю сверхурочно...

Алексей Петрович, чувствуя, что прения идут к концу, глянул на часы — время обеденное. Действительно, бургомистр дал заключительное слово Каулю, и тот в двух словах подвел итоги: план всеми фракциями одобрен, фракция СЕПГ благодарит коллег за деловое участие в обсуждении. Затем он сделал паузу, обвел зал внимательным взглядом и заговорил чуть замедленно, словно давая людям возможность вдуматься в его слова:

— Дамы, господа! Товарищи! Я уполномочен фракцией СЕПГ обратить ваше внимание на тот печальный факт, что на западе нашего отечества, в так называемой федеративной республике, события принимают явно неблагоприятный характер — неблагоприятный для дела демократии и мира. Там у власти вновь встали те люди, которые дважды в этом столетии ввергали наш народ в национальные катастрофы. Те самые люди, которые растлили и обманули немецких мужчин и юношей и их руками творили злодеяния. Демократические силы Германии не могут оставаться равнодушными — история нам этого не простит! Демократические силы нашего народа в сложившейся обстановке имеют право, обязаны найти свое государственное воплощение. Это даст нам возможность строить новую жизнь, используя не разрозненные силы каждого округа и города, а опираясь на единую волю восемнадцати миллионов, населяющих нынешнюю Восточную зону. Поэтому мы предлагаем обратиться с письмом к Советской военной администрации, к руководству Демократического блока и в этом письме изложить наши доводы в защиту создания здесь, в Восточной зоне, самостоятельного государства...

Алексей Петрович торопливо записывал, не замечая даже, что пишет по-немецки: ручка так и летела по блокноту. Вот оно, дыхание истории! Слова Кауля ловили в напряженной тишине, только Георг Ханке — он сидел в первом ряду, справа от Алексея Петровича, — чуть слышно шептал: «Это раскол... Это раскол...»

Из магистрата Алексей Петрович вернулся часа в три.

Он был радостно возбужден, ему не терпелось доложить полковнику Егорычеву о совещании — точнее, о заявлении Кауля, ибо прекрасно понимал политическое значение этого требования: провозгласить в Восточной зоне суверенное государство немецких рабочих и крестьян. Но полковника все еще не было, и Алексей Петрович с досадой подумал, что если комендант до шести не вернется, то, чего доброго, можно опоздать на концерт Карин — она сегодня выступала в зале Общества советско-германской дружбы. Впрочем, на второе отделение он все равно успеет...

Дверь отворилась — лейтенант Почепко ловко бросил правую руку к козырьку, четко и как-то очень весело доложил:

— Товарищ майор, к вам двое посетителей!

Он шагнул в сторону, и за его спиной оказались Арно и Райнер, сын фрау фон Амеронген.

В сердце Алексея Петровича толкнулось было дурное предчувствие — что-то случилось с Карин! — но глазенки у Арно были ясными, и улыбка на довольном лице, и он ощутил радостное облегчение, будто и впрямь его миновала бог знает какая беда. Но заминки этой хватило — Арно успел подойти, обнять за шею:

— Гутен таг, онкель Алексис!

Спасая положение, Алексей Петрович с неким подобием улыбки притянул к себе и Райнера, обнял обоих.

— Ну, ребятня, выкладывайте, что вам от меня надобно?

Оказалось, надо было Райнеру: его прислала мать, чтобы он, Райнер, попросил господина майора помочь им отыскать могилу погибшего в России отца Райнера, майора Гуго фон Амеронгена. И заодно проверить, — на всякий случай, — нет ли его среди оставшихся в России военнопленных. Арно же пришел с Райнером сам, вроде бы из мальчишеской солидарности, а на самом деле убедиться, что Райнер не болтает и что Алексей Петрович — онкель Алексис — действительно работает в русском доме. Арно ведь никогда не видел Алексея Петровича в военной форме, в кителе с ясными пуговицами и сверкающими золотом погонами (ради утреннего совещания Алексей Петрович надел парадный мундир...).

Алексей Петрович обернулся к Почепко:

— Уловил, о чем речь? Ну и плохо, что не уловил. Я тебе сто раз говорил: учи язык, другой такой возможности не будет! Иди пока в приемную, я им одну бумагу сочиню, потом тебя вызову.

Положение было вроде спасено, и вроде бы Юра Почепко не приметил, как был ошарашен Алексей Петрович. Он написал запрос, протянул вошедшему на звонок лейтенанту Почепко: