Пять допросов перед отпуском

...Еще до прихода Арно в комендатуру Алексей Петрович почувствовал, что малыш искренне привязался, с каждым разом все нетерпеливее ждет его прихода. Встретив Алексея Петровича в коридоре, за руку вел к тахте, молча усаживал, забирался на колени. Не обращая внимания на мать, обнимал за шею и шептал в самое ухо, обдавая теплом кожу: «Зачем вы не приходили? Мы с мамой так ждали...» Однажды Арно на глазах у всех ребятишек подбежал к нему прямо в сквере перед домом, и, сам не зная, как, Алексей Петрович подхватил его на руки, и Арно во всеуслышанье заявил звенящим от восторга голосом: «Я же говорил, что он все равно придет!» Конечно, мальчик не переставал думать о нем, рассказывать о нем... И как все осложнилось с его приходом в комендатуру! Весь тот день Алексей Петрович ждал, что лейтенант Почепко все же полюбопытствует, кто эти мальчишки и почему один из них вел себя так, словно он, майор Хлынов, — человек для него свой, близкий. Алексей Петрович даже придумал довольно убедительное объяснение насчет школы в Новом городе и о розданных им на прошлое рождество подарках — был у Алексея Петровича такой случай, там его одна шустрая девчушка расцеловала... И хотя Почепко ни о чем не спрашивал ни в этот день, ни в последующие, Алексей Петрович понял, что пути-дорожки к Карин для него теперь заказаны. И он предложил ей сделать в воскресенье вылазку в горы, на Драконий холм — пешком, побродить по сосновому бору, и к вечеру вернуться. Карин же сказала, что Арно тогда надо будет отвезти к бабушке: брать его в такой далекий пеший поход невозможно.

Оба они, Алексей Петрович и Карин, понимали, что весь этот поход вдвоем, без посторонних, игра с огнем, что он может обернуться бог знает чем. И оба делали вид, что никакой опасности нет, и оба всю неделю, до заветного воскресенья, молили бога — каждый в отдельности, — чтобы не пошел дождь и чтобы прогулка не сорвалась.

Часов в девять утра Алексей Петрович, ничего никому не сказав, вышел из комендатуры и зашагал к Марктплатц, площади перед княжеским дворцом. Там он сел на трамвай и доехал до Науэнерштрассе, где его должна была ждать Карин. Сойдя на остановке, Алексей Петрович несколько секунд высматривал ее в толпе — Карин не было. Он перешел мостовую, постоял у стены дома. Глянул на часы — без четверти десять. Он приехал чуть раньше. Чтобы не привлекать к себе внимания, медленно пошел к углу, купил «Шварценфельзер Курир» и «Уленшпигель», журнал вроде русского «Крокодила». Вернулся к остановке, развернул журнал, скользнул глазами по странице, снова беспокойно оглянулся — Карин все не было. Он одернул себя — что за лихорадка, чего волноваться, стой спокойно и жди! Минуту-другую он действительно читал какую-то юмореску, и опять не выдержал: оторвался от журнала, глянул на только что подошедший трамвай, — Карин в легком цветастом платьице без рукавов, в широкополой шляпе, затенявшей лицо, шла прямо к нему, но не видела его в толпе. Счастливо улыбаясь, Алексей Петрович пошел ей навстречу.

Они доехали до конечной остановки трамвая — дальше надо было идти пешком. На машине по шоссе это заняло бы минут пятнадцать-двадцать. Пешком, да еще в гору, потребуется часа два.

Последние дома кончились. Тротуар сбоку шоссе перешел в асфальтированную тропку, потом и она оборвалась. Теперь их ноги ступали по траве — все еще сочной, густой, и почва под зеленью была подсохшей. Справа и слева к шоссе подступали стройные сосны с бронзово-красной корой. Потом постепенно слева сосны стали отставать — дорога здесь была проложена по насыпи метрах в трех над почвой, потом в пяти...

На Карин были босоножки с низким каблучком, и она легко шагала, хотя вот уже час, как они шли все в гору и в гору. Алексей Петрович вышагивал сзади, закинув за плечи рюкзачок — на последней остановке он купил и его и в коммерческом магазине всякой снеди: консервы да сыр, да конфеты, да бутылочку «секта» — немецкого шампанского...

Наконец они остановились — вид отсюда изумительный: со стороны города сосны отодвинулись от шоссе, их кроны чуть покачивались внизу, под ногами, метрах в трехстах от них, а дальше весь склон до города был покрыт густым сосновым бором. Далеко в котловине виднелся Шварценфельз — можно было различить блестящую ленту Заале, мосты через реку, шпиль храма, отливающие синью свинцовые плитки на крыше княжеского дворца, а там, за рекой, виднелась «Кларисса», и чуть отблескивало спокойное Фалькензее — Соколиное озеро, и проступала серая полоска шоссе. Что же — любовь к своей земле совсем не значит, что надо закрывать глаза на весь остальной мир!

Алексей Петрович обернулся к Карин, и она, поймав его взгляд, с улыбкой показала глазами вниз — улыбка вышла почему-то грустная, и это удивило Алексея Петровича. Насыпь шоссе здесь была поднята всего-то на метр над почвой, и до бора от насыпи метров на триста простиралась поросшая травой поляна.