Пять допросов перед отпуском

— Пойдем? — голос Карин был чуть слышен. Алексей Петрович, пожалуй, скорее догадался, чем расслышал. Он присел на корточки, примерился и ловко спрыгнул — в рюкзаке что-то звякнуло. Тут же обернулся, позвал:

— Теперь ты!

Карин подвернула юбку, присела по его примеру, все с той же чуть грустной улыбкой протянула руки:

— Удержишь?

Вместо ответа он взял ее на руки и бережно, задыхаясь от охватившего его волнения, поставил рядом с собой. Они взялись за руки и медленно побрели по траве, прислушиваясь к шуму бора. Карин бывала здесь давно, еще девчонкой, и не одна, ей бы не разрешили одной, а с Герхардом, братом, который был старше почти на пять лет. Она любила этот склон Драконьего холма, и в первую минуту там, на шоссе, когда смотрела сюда, вниз, ей стало не по себе — она не бывала тут с тех, давних пор, и снова видит все это, а Герхарда нет, и он никогда этого не увидит... Потом все отодвинулось, ушло куда-то — на обоих нахлынуло то удивительное состояние, когда никакие слова не нужны, когда еле заметное пожатие пальцев или легкое прикосновение говорит больше, чем все слова, когда кажется, что солнце будет светить вечно.

Но вот Алексей Петрович сообразил, что Карин не просто пробирается среди стволов — она явно шла к определенной цели.

Он спросил:

— Ты знаешь эти места?

Карин кивнула:

— Да, мы любили бродить тут с братом — я была еще подростком, и мы часто сюда ходили... Здесь был такой чудесный грот, где-то неподалеку...

Они нашли этот действительно чудесный грот.

У входа пол был плоский, песчаный и сухой, здесь можно было стоять, чуть пригнувшись. Дальше, в глубине, высвечивались из полумрака свисающие с потолка сталактиты, и оттуда, из глубины, тянуло сыростью.

Карин и Алексей Петрович почему-то перешли на шепот:

— Нравится? — она обвела глазами.

— Конечно. Только тебе, наверное, холодно. Пойдем на солнышко.

Они подошли к выходу — прямо перед ними вздымались могучие стволы, и такие же стволы уходили вдаль по отлогому склону, и сквозь кроны сосен пробивались солнечные блики, то золотя бронзовую кору, то подчеркивая густую зелень хвои.

Алексей Петрович снял рюкзак, упрятал его в тень, уселся в мягкую, шелковистую траву рядом с гротом. Он справился с волнением, охватившим его полчаса назад, — оно сменилось приливом чуть ли не отеческой нежности к этой доверившейся ему женщине. Покусывая травинку, попросил:

— Расскажи о своей семье.

Карин опустилась рядом с Алексеем Петровичем, сняла шляпку — здесь и так хватало тени.