Пять допросов перед отпуском

В Галле полковника вызывали не только в связи с теми событиями, которые — теперь это было все очевиднее — назревали в Восточной зоне. В Земельной комендатуре ему дали прочитать анонимку, из которой следовало, что майор Хлынов морально разложился, вступил в связь с немецкой певицей Карин Дитмар и тайком посещает ее на квартире.

Полковник, прочитав анонимку, несколько минут собирался с мыслями. Он был самого высокого мнения о майоре Хлынове — как о человеке и работнике. Он знал и Карин Дитмар, не раз бывал на ее концертах и не мог не понимать, как велико значение того, что она делает. Он никогда не ставил этих людей — майора Хлынова и Карин Дитмар — рядом друг с другом, такая мысль не приходила ему в голову, но теперь мысленно поставил и устало подумал: как жаль, что она немка — уж очень эти люди подходили друг к другу и душевным своим настроем, и умением отдавать всего себя любимому делу. Подумал и вспомнил, что Алексей Петрович в последнее время стал говорить о Карин Дитмар очень уж тепло, да и Карин так иной раз на майора взглядывала... Все это теперь явственно проступило в памяти, приобрело внутренний смысл...

Полковник Егорычев не подумал, что если анонимка подтвердится, намнут бока не только майору Хлынову: ему самому, коменданту, тоже изрядно перепадет. Не подумал об этом потому, что не это его сейчас волновало. Он отлично знал, что будет дальше: проверка, вызов Хлынова в Берлин, в Управление военных комендатур, и — если анонимка подтвердится, — Хлынов обратно не вернется: его отправят на родину.

Но оставаться сейчас, накануне таких важных событий, без Хлынова полковник не мог — слишком большую роль играл Хлынов в городе и округе. Да и сам по себе отзыв Хлынова вызовет в городе ненужный резонанс...

Работник Земельной комендатуры, ознакомив его с анонимкой, давно уже убрал ее в сейф, а полковник все думал, изредка поглаживая темя огромной рукой, сам этого не замечая. Наконец он сказал:

— Время сейчас такое, — комиссию к нам, пожалуй, посылать не стоит. Я с майором Хлыновым сам поговорю. Он мужик честный и прямой. Если там, — полковник кивнул на сейф, — верно сказано, Алексей Петрович все как на духу выложит.

— Что же он со своим честным характером сам не повинился?

Полковник горестно вздохнул:

— Тут уж всякие могут быть причины... — и про себя подумал: «допустим, любит и грехом это не считает...» — но говорить вслух такие вещи поостерегся. — Словом, через неделю я вам сообщу.

— А не много — неделя?

— Думаю, не много. Я, знаете, лишней горячки и шума не хотел бы... Не дай бог, по городу слухи поползут, а майора Хлынова и Карин эту самую в городе каждый третий знает — не в лицо, так по фамилии.

— Ну, вам видней. И все последствия — на вашу личную ответственность.

Последняя фраза была сказана совсем обычным тоном, без нажима, но полковник Егорычев понял ее именно так, как она и была задумана: если майор Хлынов со своей певицей уйдет на Запад — не сносить тебе, Егорычев, головы. Но полковника это не испугало, так как в сознании его такой возможности — что Хлынов сбежит — не существовало.

Сразу же по возвращении в Шварценфельз полковник Егорычев вызвал к себе Алексея Петровича. Слушая его доклад о совещании в магистрате, думал, что Алексей Петрович ведет себя совсем обычно, мысли высказывает верные, мероприятия на неделю наметил те именно, которые сейчас всего нужнее, и решил об анонимке ничего не говорить, даже не намекать, чтобы не сломать этого приподнятого, праздничного настроения — не говорить до конца недели. А в понедельник спросить.

V

Почерк на конверте был совершенно незнакомый, и Карин несколько секунд с недоумением рассматривала свою фамилию. Адреса отправителя не было, марка берлинская... Наконец она вскрыла конверт, достала хрустящий синий листок с водяными знаками.