Пять допросов перед отпуском

В среду позвонили из Земельной комендатуры — городу выделили дополнительно полтораста тонн угля специально для творческой интеллигенции, разумеется, сверх установленной нормы, а так как норма была крайне скудной, Алексей Петрович возликовал.

В субботу Алексей Петрович приехал в магистрат, у Ханке его ждали несколько владельцев частных библиотек. Честно говоря, Алексей Петрович опасался, что не сумеет убедить этих людей в необходимости того, что, по его глубокому убеждению, надо было сделать: изъять из библиотек все произведения писательницы Хедвиг Куртс-Малер. Писательница сия, доживавшая на юге Баварии восьмой десяток, была весьма плодовитой, в одном только 1920 году она ухитрилась написать — и издать, разумеется! — 14 романов по 300 страниц! Но все ее 207 книг — сплошное бульварное чтиво, которое расходилось стотысячными тиражами перед первой мировой войной, которое сегодня, в условиях послевоенного книжного голода, усиленно навязывают западногерманскому бюргеру и которому не место в Восточной зоне. Алексей Петрович все это понимал, но он знал и то, что творения Куртс-Малер пока читают и в нашей зоне, так что владельцам библиотек ее книжки приносят доход, и потому не был уверен в легкой победе. Тем неожиданнее оказалось выступление владелицы одной из лучших в городе библиотек, фрау Элизабет Франке, женщины высокой, в меру полной и несколько излишне самоуверенной. Вот эта нежданная союзница горячо поддержала Алексея Петровича, а с мнением ее в других библиотеках считались, словом, решение приняли единогласно.

И всю эту удачную неделю Алексей Петрович как-то не думал о Карин Дитмар и встреч с ней не искал, — мысль такая даже не возникала, было это не в его характере, — но, увидев ее вечером в ту же субботу в Обществе советско-германской дружбы, неожиданно для себя понял, что рад этой встрече, и подумал — как хорошо, что они встретились именно здесь, в доме, который он давно любил как частицу своей далекой Родины.

Карин Дитмар улыбнулась ему, словно давнему знакомому, и сказала по-русски:

— Здравствуйте, товарич майор.

Именно «товарич», потому что русское «щ» по-немецки не произносится.

— Здравствуйте, фрау Дитмар! Так вы говорите по-русски?.. Это приятный сюрприз.

Она с видимым удовольствием рассмеялась и перешла на немецкий:

— Извините за мистификацию. Это была моя единственная русская фраза. Я видела вас в концерте: знаете, артисты умеют отлично видеть и чувствовать зал, если, конечно, артист настоящий, а мне почему-то кажется, что я такая... Я не очень хвастаюсь? Конечно, я теперь знаю, кто вы. Я о вас наслышана — тут только и разговоров, что герр майор Алексей: он сказал то, он не советует это. Я рада, что вы именно такой, каким я вас представляла: вы добрый. Я это чувствую по вашему лицу, да, да, я немножко разбираюсь в этом, — и она снова рассмеялась.

У них как-то сразу установились ровные дружеские отношения людей, связанных общей целью и общей работой: Карин для пополнения репертуара нужны были русские и советские песни, и Алексей Петрович выискивал в журналах, поступавших в общество, те, которые казались ему подходящими, и делал подстрочные переводы, а затем какой-то поэт, знакомый Карин, превращал его перевод в стихи.

Разумеется, певица Карин Дитмар была у всех на виду, и Алексей Петрович очень быстро узнал, что она вдова: муж ее, капитан Мальцан, погиб в Сталинградском котле; что Дитмар — это фамилия ее бабушки, которая тоже была певицей, только оперной и очень давно, еще в кайзеровские времена; что у Карин от погибшего мужа остался сын Арно лет пяти-шести. И, попав однажды в военторговский магазин, Алексей Петрович увидел вдруг толстенные плитки шоколада в глянцевой темно-красной обертке, на которые прежде не обращал внимания, и ему пришло на ум, что Арно, наверное, обрадовался бы такой... Он купил плитку и целую неделю, рискуя раздавить, таскал ее с собой в полевой сумке. Ни о каких возможных осложнениях Алексей Петрович не думал, ибо дети всегда дети, а русские солдаты в Германии в первые послевоенные месяцы так часто и так повсеместно подкармливали немецкую ребятню, что это в конце концов стало восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Алексей Петрович и Карин Дитмар столкнулись случайно в гулком сводчатом коридоре старинного магистрата, в уцелевшем от бомбежки крыле. Не обращая внимания на сновавших вокруг людей, Алексей Петрович расстегнул сумку, извлек шоколад и протянул женщине:

— Пожалуйста, возьмите..., — и, натолкнувшись на ее недоуменный взгляд, вдруг покраснел, поняв, что именно она сейчас подумала. — Нет, нет, фрау Дитмар, я прошу это передать вашему сыну.

В глазах Карин все еще стояло сомнение, но класть плитку обратно в сумку было немыслимо, Алексей Петрович положил шоколад на подоконник.

— Извините великодушно. Я хотел доставить удовольствие мальчику и просто не подумал, что это может оказаться неприятным для вас. Извините.