Читаем Пять фараонов двадцатого века полностью

Почти весь двадцатый век ушёл у России на переход из земледельческой эры в индустриальную. Она успешно, хотя и со страшными жертвами, провела его под красным знаменем, что ещё больше подняло престиж марксизма. Сегодня тем же путём пытаются идти Китай, Вьетнам, Северная Корея и несколько других стран. Однако конец холодной войны и распад СССР показали, что коммунистический путь не является ни идеальным, ни единственно возможным. Израиль, например, сумел совершить этот переход не под серпом и молотом, а под шестиконечной звездой. Десятки других стран в Азии, Африке, Южной Америке стоят перед необходимостью индустриализации и наверняка будут искать себе и другие знамёна для подъёма на следующую ступень.

Зелёное знамя ислама всё чаще появляется над народами, созревшими для перехода. Иран, Пакистан, Индонезия, Турция, все арабские страны, похоже не видят для себя другой альтернативы. Красное знамя имело множество оттенков, от югославского до камбоджийского. Зелёное сегодня тоже видоизменяется, даже перекрашивается порой в чёрное (ИГИЛ). Однако, индустриальный мир, скорее всего, не готов к тому, чтобы оставаться пассивным наблюдателем. Всё чаще он выбирает для себя «высокую миссию» в том, чтобы критиковать, осуждать, направлять отставшие народы.

«Вы избрали неправильный путь, — всё чаще объявляют индустриальные страны народам Третьего мира. — Мы поможем вам исправить вашу жизнь, выстроить её в соответствии с высокими идеалами, выработанными нами. Даже если для этого вас придётся немного побомбить, это только пойдёт вам на пользу».

За прошедшие полвека США вмешивались во внутренние дела десятков государств — дипломатическим давлением, экономическими рычагами, а часто и просто военным вторжением. Этому вмешательству подверглись Китай, Корея, Куба, Вьетнам, Босния, Сербия, Афгинистан, Ирак, Ливия и другие. Роль «высокой миссии» играет «распространение демократии во всём мире». Другие формы управления государством заранее исключаются. Неважно, что в Третьем мире только монархии и диктатуры демонстрируют некоторую устойчивость. Надутые воздухом благих намерений демократии навязывают даже народам, только начинающим вводить в школах обязательное обучение и овладевать грамотой.

О трудностях и опасностях преждевременного введения демократии писали ещё русские философы как раз накануне Февральской революции 1917 года. Иван Ильин предупреждал: «Демократия может быть уместна, целесообразна и политически оправдана в одних государствах, и может быть совершенно неподходяща, прямо гибельна в других… Нет единого государственного строя, который был бы наилучшим для всех стран и народов… Демократия — труднейший режим… Она предполагает исторический навык, приобретённый народом в результате долгого опыта и борьбы; она предполагает в народе культуру законности, свободы и правосознания; она требует от человека политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что делать там, где всего этого нет?»[732]

Особенно трагическими были попытки вводить демократию там, где народы ещё не изжили племенные традиции, где лояльность к соплеменнику и вражда к чужаку были главными векторами общественной жизни. В значительной мере это происходило в Дарфуре, в Анголе, в Конго и самое страшное — в Руанде. Там «экстремисты из племени Хуту, составлявшего большинство в стране, в 1994 году сбили самолёт, в котором летел избранный президент, и попытались уничтожить племя Тутси, насчитывавшее около миллиона человек. В течение ста дней погибли 800 тысяч — в основном Тутси, но также и те Хуту, которые отказывались участвовать в резне. После этого армия Тутси, составленная из эмигрантов, проживавших в Уганде, вторглась в страну, и Хуту вынуждены были бежать от мстителей в Конго и Танзанию. Вскоре весь этот район погрузился в оргию насилий. По приблизительным оценкам в Великой войне погибло до трёх миллионов человек, главным образом, от голода и болезней».[733]

Сегодня навязывание демократии не созревшим для неё народам только набирает разгон. Если они упираются или просто ведут себя не по нашим правилам, можно перестать оказывать им финансовую помощь, а то и припугнуть бомбёжками. Если продолжают упираться, можно послать наземные войска.

Кампании в Афганистане и Ираке тянутся уже дольше Вьетнамской, и конца им не видно. Их не удостаивают словом «война». Нет, это просто операции по укреплению безопасности в странах, идущих «верным путём» в светлое царство Демократии. Солдатские гробы летят и летят в Вашингтон на Арлингтонское кладбище, но такова уж цена свободы. Нужна ли этим народам свобода, хотят ли они её или предпочли бы стабильность и безопасность под жёстким правлением — такой вопрос задавать просто неприлично.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное