Пять фараонов двадцатого века

Главными объектами гневных филиппик Гитлера были правители Веймарской республики (их он называл «ноябрьские преступники»), промышленники и торговцы, нажившиеся на войне, явные и тайные марксисты-большевики, а также политики-демократы, ратующие за равенство народов, неспособные понять исключительность и величие немецкой нации. И конечно, в конце каждой речи на поверхность выныривала зловещая фигура еврея — тайного манипулятора всех процессов гибельных для других народов, готового идти на любые преступления ради достижения своей цели: мирового доминирования иудейской расы.

Неизвестно, читал ли Гитлер книгу Густава Лебона «Психология толпы», завоевавшую популярность в конце 19-го века. Там французский философ писал: «Односторонность и преувеличенные чувства толпы ведут к тому, что она не ведает ни сомнений, ни колебаний… Высказанное подозрение тотчас превращается в неоспоримую очевидность. Чувство антипатии и неодобрения, едва зародившееся в отдельном индивидууме, в толпе тотчас же превращается у него в самую свирепую ненависть».[165]

Парламентской демократии в речах Гитлера достаётся град язвительных насмешек. «Это сборище говорунов занято лишь придумыванием успокоительных элексиров для вспышек недовольства тех или иных групп. Фермерам будет обещана забота о сельском хозяйстве, промышленникам — о сбыте продукции, учителям — повышение зарплат, служащим — увеличение пенсий, налоги и тарифы станем уменьшать, о вдовах и сиротах заботиться… Буржуазные политики в своём безумии воображают, что такими мерами они смогут противостоять еврейскому порыву к доминированию над миром, порыву, который использует лом и кирку возмущённого пролетариата, ведомого большевиками».[166]

Пламенная устная речь имеет то преимущество перед печатным словом, что ей нет нужды избегать противоречий. Кто из слушатлей способен запомнить, что именно оратор утверждал час назад? В одном выступлении Гитлер мог призывать к тому, чтобы антисемитская пропаганда избегала эмоций, базировалась на строгой научной логике. В другом он доказывал, что только «буря страстей может менять судьбу народов, и раздувать её может только тот, кто сам несёт пожар страсти в своём сердце. Только она даст избраннику слова, которые как удары молота откроют говорящему врата в человеческое сердце».[167]

Обрушиваясь на слепоту буржуазии, вообразившей, будто она уже обезопасила себя от коммунизма русского образца, он объясняет, что жажда доминирования является инстинктом любой нации. Войдя в раж, забывает исключительную злокозненность евреев, и вещает, что и «англо-саксонский мир тоже стремится захватить контроль над миром и ведёт свою войну своим особым оружием».[168]

Нередко он отдаёт должное марксистским методам борьбы. «Карл Маркс взглядом пророка проник в мессиво разлагающегося мира, извлёк оттуда самые сильные яды и как колдун смешал их в концентрированный раствор, которым можно быстро покончить с существованием независимых наций».[169] В другой речи даже призывает использовать тактику своих врагов. «Успех интернационализму принесла не глубина идей, а то, что они были представлены политической партией, организованной на военный манер… Не безграничной свободой интерпретировать идейную платформу, а только сужением этой свободы мы сможем достичь единства, сражаться и побеждать».[170]

Оратор и агитатор Гитлер не знал усталости. В течение 1920 года он выступил больше тридцати раз на митингах, собиравших от 800 до 2000 слушателей, и множество раз делал доклады на партийных собраниях. В начале февраля выступил перед аудиторией в шесть тысяч, в самом большом мюнхенском зале. Но не оставались без внимания и другие города Баварии.[171]

Гитлер постоянно подчёркивал разницу между национал-социалистами и депутатами пангерманского направления в Рейхстаге. Те обещали своим сторонникам в случае победы на выборах материальные льготы, выгодные посты, престижные должности. Это привлекало к ним прагматиков, интересующихся улучшением собственного благополучия, неспособных следовать идеалистическим устремлениям. Новому движению националистов нужны герои, готовые к самопожертвованию, то есть устремлённые к бессмертию. «Каждый вступающий в нашу партию должен помнить, что она не может предложить ему ничего в настоящем — только славу и честь в грядущем».[172]

В начале 1920 года произошло знакомство Гитлера с капитаном Эрнстом Рёмом. Программа нацистской партии привлекала боевого офицера своей нацеленностью на решительные действия, готовностью применять насилие в политической борьбе. При покровительстве рейхсвера Рём организовывал и вооружал добровольческие отряды штурмовиков. Он идеализировал дружбу окопных ветеранов и считал, что управлять страной должна сплочённая военная элита.[173]