Пять фараонов двадцатого века

Муссолини выступил с яростными протестами. «Международный милитаризм продолжает предаваться оргиям разрушения и смерти… С каждым днём растёт кровавая вершина гигантской пирамиды из пожертвованных жизней, на которой в ожидании стоит Марс со своим ненасытным, перекошенным в адской ухмылке ртом… Пока существуют отечества, будет существовать милитаризм. Отечество — это призрак подобный Богу, и подобно Богу он мстителен, жесток и коварен… Продемонстрируем же, что отечества не существует, точно так же, как не существует Бога».[158]

Словесными протестами дело не ограничилось. «В знак протеста против этой гибельной войны комитет Всеобщей конфедерации труда призвал провести всеобщую забастовку… Но для Муссолини этого было мало. Призывая рабочих Форли приходить на политические митинги не с пустыми руками, а с оружием, он агитировал не за забастовку, а за революцию; сам он возглавил банду, которая в течение двухдневных беспорядков в Форли занималась тем, что ломала кирками трамвайные линии».[159]

Последовал арест и суд, на котором Муссолини защищал себя сам. В заключение своей речи он объявил судьям: «Если вы оправдаете меня, это доставит мне удовольствие; если осудите, я приму это за честь». Он получил пять месяцев тюрьмы. Но его репутация непримиримого борца так возросла, что по выходе на свободу его избрали в Исполнительный комитет итальянской социалистической партии и предоставили должность редактора в миланской газете «Аванти!», с зарплатой в 500 лир в месяц.[160]

Против Веймарской республики

В начале 1919 года разорённая войной Германия стремительно погружалась в послереволюционный хаос. В Баварии он обернулся созданием республики советского образца, которую возглавил левый социалист, еврей, Курт Эйснер. Но 21 февраля он был убит, и это произвело такое возмущение, что на волне протестов коммунистам удалось захватить власть в новорожденной республике. Правда, их правление оказалось недолгим. После двух недель демонстраций, забастовок, кровопролитных стычек рейхсвер сумел взять ситуацию под контроль. Военное руководство видело главную опасность в брожении умов и поспешило создать Информационный отдел, которому поручалось наблюдать за политическими настроениями военнослужащих и вести среди них соответствующую пропаганду.

Видное положение в этом ведомстве занял капитан Карл Мэйр. Ему были выделены значительные фонды для найма лекторов и информаторов и для организации антибольшевистского просвещения солдат и офицеров. В списке нанятых им сотрудников имя капрала Адольфа Гитлера появляется уже в июне 1919 года. Эту дату можно считать моментом вступления будущего фюрера на политическое поприще, а капитана Мэйра — его крёстным отцом.[161]

Видимо, незаметно для себя, Гитлер оттачивал приёмы ораторского искусства во время дебатов с соседями по общежитию для холостых в Вене, в мюнхенских пивных, на солдатских собраниях в своём батальоне. Этот опыт он описал в книге «Мейн Кампф»: «Одного года в Вене мне хватило, чтобы убедиться, как восприимчивы простые рабочие к ясно выраженным идеям… В дебатах победа всегда была на моей стороне. Массы можно спасти, если уделять этому достаточно времени и терпения».[162]

Темы его лекций для военнослужащих охватывали широкий круг проблем. «На ком лежит вина за Мировую войну?»; «Дни Баварской республики»; «Условия для мира и реконструкции»; «Эмиграция»; «Социальные и экономические лозунги». Его увлечение новой ролью было абсолютным. Солдаты поддавались его ораторским приёмам, пробуждались от апатии и безразличия к предметам далёким от их повседневного быта. Впервые Гитлер чувствовал, что он обладает настоящим даром и может рассчитывать на успех.[163]

В сентябре 1919 года он вступил в Немецкую рабочую партию, насчитывавшую тогда немногим больше пяти сотен членов, и вскоре сделался её ведущим оратором. Слушателей завораживала его страстность, эрудиция и абсолютная уверенность в истинах, которые он изрекал. Один из них впоследствии описал свои впечатления:

«Я был полностью захвачен с самого начала. Его слова шли от сердца, в них не было ничего театрального… Это было абсолютно непохоже на то, что мы привыкли слышать на собраниях… Он поднял самую больную тему дня, условия Версальского договора, и задал самые важные вопросы: что такое немецкий народ сегодня? Какова его реальная ситуация? Что можно сделать, чтобы изменить её? Он говорил два с половиной часа, и часто его речь прерывалась взрывами аплодисментов… Какая-то сердечная струна откликалась в каждом из нас. Конец его речи утонул в овациях. Хотя я не был членом партии, с этого вечера я поверил в то, что если одному человеку по силам изменить судьбу Германии, то этим человеком может быть только Гитлер».[164]