Пять историй болезни

Ни сам пациент, ни отчеты врачей, которые приведены в конце его книги, не дают нам достаточной информации о его предыдущей биографии и личностных особенностях. Я даже не могу установить точный возраст пациента в момент болезни, хотя высокий судейский пост, полученный им перед вторым заболеванием, устанавливает определенную нижнюю границу. Мы знаем, что д-р Шребер был женат задолго до приступа «ипохондрии». «Благодарность моей жены, – пишет он, – была, возможно, даже более искренней, т. к. она боготворила профессора Флехсига как человека, который вернул ей мужа, и поэтому его фотография годами стояла на ее письменном столе». И здесь же: «Выздоровев после первой болезни, я провел восемь лет со своей женой – годы, в целом исполненные огромного счастья, богатые официальными почестями и лишь время от времени омраченные неудачами наших попыток завести детей».

В июне 1893 г. его уведомили о грядущем назначении на пост президента сената, и 1 октября того же года он вступил в должность. Между этими двумя событиями ему случалось видеть сны, важность которых он начал понимать лишь много позже. Два или три раза ему снилось, что его прежнее нервное расстройство вернулось, и это открытие во сне угнетало его столь же глубоко, сколь радовало после пробуждения сознание, что это был всего лишь сон. Однажды, очень рано утром, находясь на грани между сном и явью, он поймал себя на мысли, что, «должно быть, очень приятно быть женщиной, отдающейся в акте копуляции». Это была одна из тех мыслей, которые бы он с величайшим негодованием отверг, находясь в полном сознании.

Вторая болезнь началась в конце октября 1893 г. мучительным приступом бессонницы. Это заставило его вернуться в клинику Флехсига, где, однако же, его состояние резко ухудшилось. Дальнейший ход болезни описан в отчете, который в то время составлял (в 1899 г.) директор Зонненштайнской лечебницы: «В начале его пребывания там он вновь выражал ипохондрические идеи, жаловался, что у него размягчение мозга, что он скоро умрет и т. д. Но мысли о преследовании уже тогда стали встречаться в его клинической картине, базируясь на сенсорных иллюзиях, которые, однако, вначале появлялись лишь спорадически; в то же время можно было наблюдать высокую степень гиперэстезии – большую чувствительность к свету и шуму. Позднее зрительные и слуховые иллюзии становились более частыми и в сочетании с дисморфоманическими расстройствами стали доминировать над всеми его мыслями и чувствами. Он считал, что уже умер и разлагается, что у него чума; он утверждал, что с его телом происходят всевозможные отвратительные процессы; как он утверждает и по сей день, он прошел через самые чудовищные ужасы, которые только можно вообразить – и все во имя святой цели. Пациент был настолько погружен в эти патологические переживания, что оказывался недоступен для каких-либо других впечатлений, и он часами мог сидеть абсолютно прямо и неподвижно (галлюцинаторный ступор). С другой стороны, все это мучило его настолько, что он жаждал смерти. Он несколько раз пытался утопиться в ванне и просил дать ему “предназначенный для него цианид”. Его бредовые мысли постепенно приобрели мистико-религиозный характер; он напрямую общался с Богом, был игрушкой дьяволов, видел “чудесные явления” и слышал “священную музыку” и в конце концов даже поверил, что живет в мире ином».

Можно добавить, что было несколько человек, которые, по его мнению, преследовали его и причиняли ему боль и которых он отчаянно проклинал. Главный преследователь был его предыдущий врач, Флехсиг, которого он называл «убийцей душ»; он часто снова и снова кричал: «Маленький Флехсиг!», делая сильное ударение на первом слове. Его перевели из Лейпцига и спустя некоторое время, проведенное в другой клинике, он прибыл в июне 1894 г. в Зонненштайнскую лечебницу близ Пирны, где и оставался, пока его болезнь не приобрела свою заключительную форму. В ходе нескольких лет его клиническая картина изменилась, причем характер изменения лучше всего описал доктор Вебер, директор лечебницы:

«Мне нет необходимости далее вникать в детали развития болезни. Я должен, однако, обратить внимание читателя на то, каким образом с ходом времени изначально достаточно острый психоз, непосредственно охвативший всю мыслительную деятельность пациента и заслуживающий отнесения к “галлюциногенным помешательствам”, постепенно переходил (можно сказать выкристаллизовывался) во все более и более ясную клиническую картину паранойи, которую можно наблюдать и сегодня». Факты свидетельствовали, что, с одной стороны, у него выработалась сложная иллюзорная структура, интересоваться которой у нас есть веские причины, в то время как, с другой стороны, его личность была воссоздана, и теперь казалось, что, за исключением отдельных случаев расстройств, он способен соответствовать требованиям повседневной жизни.